Пещера чудовищ
Шрифт:
— Но почему же игуанодон не остался вблизи пещеры?
— Он искал листьев понежнее для своего молодого клюва.
— Гамбертен, — сказал я нерешительно, — а что, если их несколько?
— Он один, — спокойно и уверенно произнес Гамбертен. — Слушайте внимательно. Если бы та же самая участь постигла не одно, а несколько яиц, то все игуанодоны, руководимые одинаковыми инстинктами, пришли бы сюда.
Я охотно поверил в доводы Гамбертена, — мне самому очень хотелось, наконец, успокоиться.
К тому же, неугомонный Гамбертен уже
20-го июля, около полуночи, стоя у окна, в коридоре второго этажа, мы увидали игуанодона. Животное переходило поляну, направляясь, вероятно, к цистерне.
Он шел медленно и тяжело, торжественной смешной поступью, волоча за собой хвост. Его ноги двигались совсем, как наши, и казались слишком короткими для такого огромного туловища, руки как-то глупо висели, точно у чучела. Он был огромный, глупый и смешной.
И вдруг Гамбертен ни с того, ни с сего начал дурачиться.
— Ксс, ксс, — позвал он, точно манил кошку.
Я зажал ему рот рукой. Чудовище остановилось, глядя на нас и выставив вперед свои длинные когти. Затем, круто повернувшись, оно убежало, переваливаясь с ноги на ногу, как пингвин, размахивая руками, как птица машет крыльями, если они даже обрублены.
— Смотрите, смотрите, — воскликнул Гамбертен. — Это желание лететь. Это желание вытянет его пальцы, а его сыновья будут парить.
— Гамбертен, зачем вы это сделали?
— Я хотел пошутить. Стоит ли бояться травоядного?
— А его когти?
— Он не достал бы до меня.
Послышался пронзительный крик, неслыханной силы и ярости. Это было то самое скрипение колес о рельсы, которое однажды так взволновало меня.
Мы ждали, что крик повторится, но все было тихо.
— Никак не ожидал, что горло игуанодона способно на такие фокусы, — сказал Гамбертен. — И ведь ясно было, что он гневается. Но я, право, хотел только пошутить. Надо быть осторожнее.
Наши нервы были так натянуты, что шум открывшейся двери заставил нас вздрогнуть. Фома и его жена вбежали в коридор в одних рубашках.
Я, как умел, успокоил их, убедив, что кричали сбежавшие свиньи и что не следует ходить в лес, так как они, вероятно, бешеные.
Фома и его жена ушли, наконец. Но с Гамбертеном происходило что-то неладное. Когда я пытался увести его спать, он вдруг ударил меня в ногу концом своего сапога и стал осыпать оскорблениями за то, что я не умел придумать ловушки для игуанодона.
Я успокаивал его, уверяя, что план ловушки у меня уже есть и что я завтра объясню ему все, лишь бы идти сейчас спать. Он, наконец, успокоился.
VI. Трагедия в Вязах
На другой день я не отходил от Гамбертена и старался удерживать его дома, опасаясь действия солнечных лучей. Мы все время говорили об игуанодоне, но спокойно, и я начал постепенно убеждаться, что вспышка безумия у моего друга была случайной и бесследно прошла.
Прошло несколько дней. Игуанодон не то исчез, не то умер. Мне было жаль, что мы не воспользовались случаем рассмотреть поближе это чудовище, и я предложил Гамбертену отправиться на разведки в окрестности пещеры чудовищ. Но Гамбертен отговорил меня, и это убедило меня еще больше в том, что он совсем здоров.
— Подождите до осени, — говорил он. — Как только настанут холода, игуанодон умрет, и мы с вами примемся за дело.
В конце августа, когда мы, успокоенные и отдохнувшие, были уже вполне уверены в смерти животного, Гамбертен надумал пригласить к обеду сельского учителя.
— Теперь уже, наверное, нет никакой опасности проходить мимо леса, — сказал он. — Пойдем и пригласим его к обеду.
Обед прошел весело и оживленно. В одиннадцать часов вечера, когда мы провожали своего гостя, я вдруг заметил, что Гамбертен сразу переменился в лице.
Он открыл гостю дверь, и я заметил, что ночь была совсем черная. Собиралась гроза. Гамбертен уговаривал Риделя остаться, но тот не соглашался. Тогда Гамбертен вдруг разгорячился.
— Вы не уйдете, — заявил он решительно. — Я вас не отпущу. Вы переночуете в комнате для гостей, а завтра утром вернетесь к себе.
Учитель больше не отказывался, так как дождь хлынул, как из ведра, в то время, когда мы стояли около двери.
Гроза разразилась с ужасной силой. Никто из нас не мог спать. Каждую минуту молния освещала небо, дождь бешено хлестал в стекла. Когда весь этот грозный шум, наконец, утих, я вдруг услышал в тишине звук, заставивший меня содрогнуться.
— Ксс… Ксс…
Звук шел с лужайки. Я бросился к окну. На дворе было еще совсем темно, но при свете отдаленной молнии я увидал на лужайке игуанодона, ставшего теперь ростом с наш дом и пристально смотревшего в нашу сторону.
— Ксс… ксс…
Я открыл свое окно, стараясь шуметь как можно меньше, и шепотом стал уговаривать Гамбертена бросить шутки. Он высовывался из окна внизу.
— Чего вы боитесь? — ответил он. — Ведь эта тварь вроде коровы, жвачное, травоядное. Я много их видел в джунглях. К тому же я не могу… Эй, ты! Ксс… ксс…
В ту же минуту продолжительная молния осветила гиганта, и то, что я увидел, заставило меня застыть от ужаса. Руки чудовища не были руками игуанодона, на них не было когтей-кинжалов. Целый вихрь ужасных мыслей завертелся у меня в голове… пропавшие свиньи, неубедительные доводы Гамбертена о том, что чудовище могло быть только одно, самое отсутствие игуанодона, этого Авеля, ставшего, вероятно, жертвой Каина — мегалозавра…
— Берегитесь, Гамбертен. Это мегалозавр!
Я оторвался от окна и бросился на помощь к своему другу. Когда я выбегал из комнаты, я услышал снаружи какой-то короткий шум, точно ставень ударился об стену.