Пещера Лейхтвейса. Том первый
Шрифт:
Спустя несколько минут ко мне явился слуга и доложил, что мать ожидает меня у себя. Когда я вошел, то увидел Лукрецию, которая стояла на коленях перед двумя рассвирепевшими женщинами…
— Так-то ты платишь мне за добро, которое я оказала тебе, подлая холопка! — кричала моя мать. — Как осмелилась ты искушать моего сына? Для тебя и чернорабочий был бы хорош!
Лукреция молчала, хотя могла одним словом заставить мою мать замолчать. Ей ведь стоило только сказать, что в ее жилах течет благородная кровь, что она дочь владетельного герцога.
Я хорошо видел, что она боролась с собою, что она как будто уже собиралась обнаружить свое происхождение. Но она оказалась слишком благородной, слишком честной. Она не пожелала опозорить имя своего отца и потому молчала, оставаясь все тою же — без роду и племени.
— Что ты сделала со мной? — крикнула Лукреции моя жена, которая стала почти неузнаваемой вследствие охватившей ее ярости. — Сознайся, чем ты соблазнила моего мужа? Ты, очевидно, околдовала его. Быть может, ты цыганка и посвящена в тайны заговоров, при помощи которых совращают людей с пути истины?
Тут Лукреция поднялась на ноги. Она гордо выпрямилась и спокойно, с достоинством произнесла:
— Графиня Магдалина фон Шенейх, я назову вам средство, при помощи которого я пленила вашего супруга. Средство это — преданная, сердечная любовь, та любовь, которая не боится жертв, которая знает только одну цель — любить и доставлять счастье любимому человеку.
Моя жена дико вскрикнула и забылась до того, что ударила Лукрецию по лицу.
Несчастная Лукреция пронзительно вскрикнула, всплеснула руками и простонала:
— Я обесчещена! Обесчещена этим ударом в лицо!
С глухим стоном упала она на пол и лишилась чувств.
Я больше не мог сдержать себя, подскочил к моей жене и начал трясти ее за руку.
— Что ты натворила, несчастная! — крикнул я. — Этим ударом ты обесчестила не ту, что лежит на полу, а себя. Ты лишилась моего уважения. Ты остаешься моей женой, так как перед алтарем я дал тебе мое имя, но между нами все кончено. Виновна не эта девушка — если вообще может быть речь о чьей-то вине — я виновен, я! Я любил Лукрецию еще до знакомства с тобой, а она унизила себя до того, что пошла в служанки, лишь бы находиться вблизи меня. Клянусь тебе, моя любовь к этой несчастной никогда не умрет, и я буду боготворить ее до последнего вздоха.
Я поднял бедняжку Лукрецию и перенес ее в ту половину замка, где жил наш старый домашний врач. Ему я наскоро сообщил, в чем дело, и умолял его привести Лукрецию в чувство. Старик доктор, который всегда благоволил ко мне, изъявил полную готовность помочь. Но после осмотра больной он заявил мне, что вследствие нервного потрясения, удара и падения наступили преждевременные роды. Он попросил меня удалиться из комнаты. Я заклинал его употребить все меры к тому, чтобы спасти не только мою возлюбленную, но и ожидаемого ребенка. Он крепко пожал мне руку и посмотрел мне в глаза: я видел, что он не обманет меня, так как знал, что он честный человек.
Лукреция родила мальчика. В ту же ночь наш домашний духовник крестил ребенка тут же, у постели роженицы. Мой сын был наречен именем Генрих Антон.
В этот момент портьера зашевелилась; казалось, что кто-то крепко схватился за нее рукой и чуть не сорвал ее. Потом все снова успокоилось.
К счастью, ни граф Шенейх, ни рыжеволосая женщина не расслышали сдавленного крика, раздавшегося за портьерой.
Старый граф продолжал:
— Моя мать и жена все время оставались в своих комнатах и не мешали мне, так что я имел возможность ухаживать за Лукрецией. Я сидел у ее постели с утра до ночи. Мы говорили мало, но наши руки все время лежали вместе на одеяле. Когда нужно было кормить ребенка, я сам поднимал его из кроватки и подавал ей; она давала ему грудь и нежно ласкала крошечного младенца. Глядя на эти сцены, мне казалось, что предо мною изображение Мадонны с младенцем.
Наконец Лукреция поправилась настолько, что могла встать. В тот же день в комнату, занимаемую моей возлюбленной с ребенком, явилась моя мать. Она избрала такое время, когда меня самого не было в замке, так что я лишь впоследствии, со слов врача, узнал обо всем, что произошло в мое отсутствие.
После рождения моего сына и ужасной сцены между мной и женой, я впервые отправился на охоту, которой я вообще страстно увлекался. Сделал я это по совету врача, которому сильно не нравилась моя бледность. Он и настоял на том, чтобы я развлекся на свежем воздухе. Таким образом, пока я охотился, мать моя с глазу на глаз беседовала с моей Лукрецией. Она воображала, что никто не услышит этой беседы, но старый врач счел нужным спрятаться в стенной шкаф и оттуда подслушал все. Моя мать заклинала Лукрецию не нарушать семейного счастья в замке Шенейх; она говорила с ней сердечным тоном и напоминала ей о том, что когда Лукреция в свое время явилась в замок утомленная, голодная и больная, ей был предоставлен приют. Она говорила ей, что спокойствие в семье может установиться лишь после того, как будет устранен камень преткновения в лице Лукреции и ее ребенка.
— Кроме того, — заключила моя мать, — жена моего сына может подать на тебя в суд жалобу за прелюбодеяние, и ты тогда подвергнешься строгому наказанию.
В то время разлучниц выставляли у позорного столба, секли розгами и заключали в тюрьму. Яркими красками описала моя мать Лукреции все эти наказания и увещевала ее не доводить дело до крайности, прося ее навсегда уйти из замка еще до моего возвращения с охоты.
Лукреция, заливаясь слезами, с трудом проговорила:
— А что будет с моим ребенком? Куда я дену невинного, дорогого мне младенца? Неужели вы можете забыть о том, что в жилах этого ребенка течет кровь вашего сына, что он — граф Шенейх?
— Он не граф, — резко оборвала ее моя мать, презрительно взглянув на колыбель, в которой мирно спал младенец, не подозревая, что в эту минуту решается его судьба. — Он родился от греховной связи, от прелюбодеяния, и с нашей семьей у него нет ничего общего. Но я дала себе слово не волноваться и кончить с вами миром. Я сделаю вам предложение, Лукреция, которое вы примете, если не пожелаете подвергнуть себя публичному позору и законной каре. У нас в течение нескольких лет служит рабочий, человек уже не молодой; ему лет сорок с лишним. Благодаря своему зрелому возрасту он оказался настолько благоразумным, что принял наши условия и согласился помочь нам смыть позор с нашего имени. Вы повенчаетесь с этим рабочим. Венчание будет совершено немедленно: священник уже ожидает вас в нашей домашней церкви. А затем после венчания мой муж выплатит вашему супругу десять тысяч талеров чистыми деньгами. Это целый клад для людей вашего сословия, и вы будете иметь возможность обеспечить таким образом свое будущее. После венчания вы вместе с вашим ребенком сядете в дорожную карету и уедете с мужем в Бремен. А оттуда первым кораблем в Америку. Вы обязуетесь никогда больше не возвращаться в Европу. В Америке вы с вашим мужем и ребенком будете довольны и счастливы. Я лично от души желаю вам всяческого благополучия. Говорите же, согласны ли вы принять мое предложение и повенчаться с тем рабочим, которого мы наметили вам в мужья?
Несчастная Лукреция широко открытыми глазами смотрела на мою мать, как бы не понимая того, что она говорит. Ей казалось невероятным, что ее заставляют сделаться женой нелюбимого человека, который ни в чем не был равен ей. Неужели же ей, дочери владетельного герцога, придется сделаться женой простого рабочего? Если бы она любила его так, как любила меня, то с радостью повенчалась бы с ним, но при данных обстоятельствах требование моей матери казалось ей чудовищно жестоким.
— Решайтесь скорей, время не терпит, — настаивала моя мать.