Пещера Лейхтвейса. Том первый
Шрифт:
В конце концов она не выдержала и встала с постели. Набросив короткую юбку, она подошла к окну и открыла его. Высунувшись далеко вперед, она жадно вдыхала холодный осенний воздух.
Над селом стояла луна. Ночь была дивно хороша. Но вдруг на лице Гунды появилось выражение испуга.
— Боже милосердный! — вскрикнула она и отшатнулась от окна. — Дом старшины горит! Пожар! Пожар!
Глава 18
ПЫТКА ВОДОЮ
Как сумасшедшая бросилась Гунда на нижний этаж и в первый раз вошла в столь неурочный час в спальню молодого священника.
Патер Бруно спал. На устах его играла счастливая улыбка. Гунда остановилась как вкопанная. Она даже забыла, зачем пришла сюда. Движимая неведомой силой, против которой бороться у нее не было сил, Гунда наклонилась к спящему.
— Один только раз я хочу испытать счастье, — прошептала она. И тихо прижала она свои губы к его губам.
Спящий вздрогнул. Еле слышно прошептал он:
— Гунда! Милая Гунда!
— Боже! — вскрикнула она в ужасе. — Он любит меня. Господи, спаси наши грешные души!
Она опустилась на колени и головой прильнула к подушкам.
Патер Бруно приподнялся на постели. Протирая глаза, он улыбнулся при виде Гунды. Ему казалось, что он видит чарующий сон. И он постарался не рассеять видения. Да и не мудрено было: то, что наяву ему было запрещено, то, от чего он в действительности должен был отказываться, — все это предстало перед ним во сне. Он протянул вперед руки, нежно обнял Гунду и привлек ее к себе.
— Милая, дорогая моя, — шептал он, — побудем вместе хоть во сне.
А Гунда лишилась всякой воли и, не будучи в силах бороться с своей любовью, припала к его груди. Она горячо обняла его, и уста их слились в долгом поцелуе. Но вдруг патер Бруно дико вскрикнул.
— Уйди от меня, искуситель! — крикнул он, отталкивая ее. — Ты не овладеешь мною, в каком бы чарующем виде ты мне ни являлся. Это не сон — нет, не сон. Я согрешил. Согрешил! — В отчаянии приник он головой к подушкам.
Вдруг на улице послышались громкие крики:
— Пожар! Дом старшины горит! Пожар!
— Пожар! — вскрикнула Гунда, пришедшая в себя, и поднялась на ноги. — Проснитесь, преподобный отец. У нас в селе ужасное несчастье. Дом старшины горит. Бог покарал его за грехи.
— Бог всегда карает за грехи, — глухо произнес патер Бруно, — он покарает и меня.
Он сел на постели и воскликнул диким голосом, точно помешанный:
— Адское пламя там и здесь. Там огонь пожирает имущество грешника, а тут, в моей груди, горит другое пламя. Его потушить будет трудно, и оно сожрет меня. Для меня нет спасения.
Гунда выбежала из комнаты. Ей пришла в голову мысль о Ганнеле. Она хотела удостовериться, успела ли та спастись.
Она устремилась к месту пожара. Там уже собралась большая толпа, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы тушить пожар. Слышны были лишь злобные возгласы и проклятия. Никто не принимал никаких мер.
— Боже милосердный! — воскликнула Гунда, оглядываясь кругом. — Неужели вы не хотите помочь? Что ж вы стоите сложа руки и смотрите, как погибает имущество человека? Несите скорее воду. Ведь можно еще спасти кое-что. Слышите, скот ревет и мечется в коровнике? Помогите же, жители Доцгейма. Не в первый раз вы помогаете вашим ближним.
— А вот на этот раз мы с удовольствием смотрим на пожар, — ответил какой-то коренастый парень, выступая вперед. — Мы палец о палец не ударим, чтобы спасти имущество человека, которого мы все ненавидим и презираем.
— Конечно, — поддержало его несколько человек. — Мы все поклялись, что дадим сгореть его добру.
— Пусть он и сам погибнет в огне! — крикнула какая-то безобразная старуха, носившая кличку «Доцгеймская ведьма». — Слышите, как он стонет и хрипит, этот старый скряга, этот кровопийца, который так часто сосал нашу кровь. Вон, смотрите, его черная душа вылетела из дома. Она хочет подняться на небо, но вот — смотрите — она опять упала в огонь.
И — действительно, над крышей поднялся черный голубь, пытаясь уйти от пламени. Но у него не хватило на это сил. Крылья его уже были обожжены, и он упал в пылающее пламя.
— Это знаменье Божие, — глухо бормотали поселяне. — Доцгеймский старшина осужден на вечные муки.
Вдруг перед толпой, как из-под земли, вырос патер Бруно.
— Вот те результаты, которых я достиг с вами! — громким голосом воскликнул он. — Вот для чего я учил вас любить и помогать ближнему.
Скорбным и полным горестного упрека взглядом обвел он толпу.
— Вы сами знаете, преподобный отец, — ответил один из наиболее уважаемых поселян, — старик Михаил Кольман тысячу раз заслужил эту кару небесную. Мы все ненавидим и презираем его, и, по нашему мнению, было бы даже грешно помочь ему спасти дом и тем идти против справедливой Божьей кары.
— А где же он сам? — воскликнул священник. — Спасли ли вы его?
Ответа не последовало.
— Значит, вы хотите сделаться убийцами? — громко воскликнул патер Бруно. — Кто дал вам право судить других? Вы жестокосердные люди, и вашим бездействием совершаете тяжкий грех.
— Речь идет ведь не только о старшине! — воскликнула Гунда. — Неужели вы забыли, что в доме находится также и бедная Ганнеле? Разве никто из вас ее не видел? Где бедная Ганнеле? Ганнеле, где ты?!.
Вдруг толпа ожила.
— Ганнеле! Где Ганнеле? — поднялись крики со всех сторон. — Где Ганнеле?
— За мной! — крикнул молодой священник, срывая крест со своей груди и поднимая его высоко над головой. — Кто хочет спасти душу свою, тот последует за мной, в огонь и пламя.
Но никто не двинулся с места. Тремя столбами пламя поднималось к небу, и все здание было окружено сплошной стеной желтовато-красного огня и дыма. Никто не хотел рисковать жизнью для бедной, несчастной девушки, и всякий думал только о себе и о своей семье.