Пещера мечты. Пещера судьбы
Шрифт:
Очевидно, что это не совсем так, и даже совсем не так. Переходный период затянулся на годы и был весьма многотруден. И причина здесь плоска как блин. Пещеры Кугитанга слишком не похожи по своему устройству на пещеры других карстовых районов, сложны для понимания и во многом даже парадоксальны. В них физически невозможно было организовать изучение по отработанным в Крыму или на Кавказе методикам, когда группы делят между собой сроки экспедиций и сферы деятельности. На Кугитанге всего много — и всего мало. Есть достаточно места, чтобы разместить на поисковку и раскопки сотню групп — и есть полная гарантия того, что максимум одна из них накопает что-нибудь быстрее, чем за пару-тройку лет. Для любительских групп, не влюбленных фанатично именно в эту пещерную систему, такой вариант неприемлем — не найдя ничего за разумные сроки, они всенепременно рано или поздно переключатся на праздношатание. При котором пещеры страдают
Скажу еще одну сакраментальную вещь. Пещеры Кугитанга не открываются группам — только личностям. В двух вариантах — либо «на новичка», либо тем, кто положил много лет на их исследование и понимание. Но не в промежуточном варианте. И пока мы это поняли, пока перестроили всю постановку исследования на соответствующие рельсы, прошли годы, о которых я немного и расскажу в этой главе.
Говоря о личностях, я совсем не имею в виду только личности лидеров спелеологических групп. Наоборот, подчеркну еще раз, что спелеология — командная игра ярких индивидуальностей, и в открытии любого нового продолжения в совершенно обязательном порядке имеется вклад существенно более, чем одного человека.
Итак, первая возникшая проблема — чем заняться на Кугитанге тем сотням спелеологов, входящим в два десятка групп, которые внесли свой вклад в оборону пещер и теперь хотели бы подкрепить его таким же исследовательским. Как-то само собой получилось, что мне, как основному в спелеологических кругах эксперту по Кугитангу пришлось выполнять роль чего-то типа главного координатора. А учитывая то, что существенно больше половины команд ранее на Кугитанге не были совсем, скорее даже не координатора, а некоторого источника идей, на которых они могли бы пастись до тех пор, пока не появятся собственные.
То, что в этой роли я успешно провалился, равно, как и все, кто пробовал исполнять ее позже, было закономерно. До появления первых собственных верных идей о том, как же все-таки эта система устроена, оставалось еще несколько лет, а идеи, не подкрепленные теорией и только фиксирующие факт слабой отработанности тех или иных участков пещеры или поверхности, на Кугитанге не работали вовсе. И привело это не только к разочарованию многих групп, но и к резкому ослаблению эффективности экспедиций моей команды — ресурсы, которые могли бы быть задействованы на выработку работоспособной прогностической основы, распылялись на популяризацию ее неработоспособных прототипов. Так как я принципиально не ставил себя в привилегированное положение, свободно раздавая направо и налево те идеи, которые стоило приберечь и развить, и — тратя массу времени на их объяснение.
А свято место, как известно, пусто не бывает. Если продолжения не идут — время чем-то занять нужно, тем более, что ездили в то время большими командами. Это сейчас три-шесть человек уже нормальный состав, а в начале восьмидесятых ездили группами и по двадцать, и по сорок, и по шестьдесят человек.
В спелеологии принято занимать свободное время фотографией. Из многих соображений сразу. Во-первых, в ней есть определенный смысл. Многое из того, что мы видим под землей, представляет реальный интерес, да еще и красиво в придачу. Причем основная часть красоты на месте даже не видна — слишком слаб свет. Зато на слайдах начинает играть. Далее. Пещеры хрупки и уязвимы. Нет гарантии, что попав в какой-то зал вторично, мы увидим его натеки в том же виде — не порушенными, не замазанными глиной. В среднем каждый пятый сюжет из пещер, охрана которых не поставлена на должную высоту, быстро становится архивно-историческим кадром, отражающим исчезнувшую реальность.
Во-вторых, как я отмечал в начале книги, практически все спелеологи — технари, а также люди со слегка гипертрофированным самомнением. Каждый второй считает себя гениальным фотографом, причем способным к созданию собственной технической базы, как в смысле аппаратуры, так и в смысле приемов. Во многом — оправданно. Так, самодельные вспышки среди спелеологов — норма. Самодельные фотоаппараты встречаются реже, но все равно часто. Световая синхронизация [6] нескольких вспышек стала в пещерах нормой задолго до того, как вошла в широкую практику на поверхности. Различные светофильтры, дающие яркие цветные рефлексы на источниках света, в спелеологическом обиходе тоже появились раньше, чем в обычном. Не только потому, что спелеологи — гениальные изобретатели. Спелеологическая фотография действительно сильно отличается от обычной, и то, что в ней много талантов и
6
Техническое решение, при котором несколько вспышек автоматически отрабатывают на световой импульс ведущей, как правило, связанной с фотоаппаратом.
В подземной фотографии (я имею в виду ее классическое состояние) нет элементов репортажа, нет «чувства момента». Она гораздо ближе к живописи. В абсолютной первозданной тьме пещер можно просто открыть затвор фотоаппарата и вырисовывать светом ламп, вспышек, свечей именно то, что нужно. В течение хоть минуты, хоть часа, хоть двух. Дело фотографа — сидеть, думать и командовать ассистентам, на какое место перейти и в каком направлении сколько вспышек выдать. Причем многие кадры снимаются достаточно долго, чтобы корректировать первоначальный замысел по ходу дела.
Считается, что при кратковременности и яркости вспышек глаз просто ослепляется, и рассчитать подачу света можно только по таблицам. Это совершенно неверно. То есть, для света, подаваемого на некоторый центральный объект, вычисления проводить нужно, глазу нужна адаптация, но весь остальной свет можно подавать именно «на глаз», оценивая визуально соотношение его силы с тем, что было рассчитано и подано на главный план.
Тем самым, весь эффект фотографии зависит практически только от художественного вкуса фотографа. Правила расчета главного света тривиальны, понимание контрастности и цветопередачи используемой пленки приходит быстро (а спелеологи практически всегда снимают только на один какой-нибудь тип пленки), оценка необходимой глубины резкости — тоже. То есть имеются те самые идеальные условия, когда при наличии даже сравнительно небольшого опыта, можно сконцентрироваться полностью на сюжете, ни на что не отвлекаясь. А спелеологи — люди весьма разносторонние и талантливые, как правило с очень хорошим художественным вкусом и чувством красоты, и поэтому с фотографией действительно могут хорошо справиться многие.
Совершенно естественно, что пока не сложилось понимания системы, достаточного для того, чтобы можно было начать продуктивно копать продолжения, фотография была чуть ли не основным занятием в наших экспедициях. Вообще-то нам пришлось кроме фотографии переболеть, хотя и в умеренной форме, всеми остальными болезнями, угробившими исследователей во многих спелеологических группах — кинематографией, газетно-журнальной пропагандой спелеологии, некоторыми другими, но в итоге мы все это таки перенесли и выздоровели. И хотелось бы пожелать такого остальным — фотография хороша, полудетективные статьи и всеобщая известность — тоже, но новые пещеры — все равно лучше. Без них жизнь спелеолога ущербна.
Тем не менее, именно такого рода проекты составляли одну из главных ветвей нашей деятельности в течение четырех лет. И не мы одни в этом виноваты — шумиха, которую мы подняли для изгнания самоцветчиков, вызвала вполне резонные требования помогавших нам журналистов, чтобы мы им предоставили хотя бы несколько интересных по фактуре и забойных по видеоряду материалов, живописующих уже послевоенную эпоху.
И первый крупный проект, который мы затеяли, был проект с кинофильмом. Как-то достаточно случайно совпали четыре вещи. Во-первых — мы увидели на одном из туристских кинофестивалей фильм группы SCO (Виталий Ромейко и компания), снятый в пещере Абрскила. Это был, пожалуй, первый фильм о пещерах, который не был научно-популярной халтурой, а в котором чувствовалось настроение. И вместе с тем он сразу вызывал устойчивое ощущение, что мы можем снять гораздо лучше, если только найдем технику и оператора. Во-вторых, в моем институте обнаружилось несколько валяющихся на складе без использования 16-миллиметровых кинокамер. В-третьих — один знакомый журналист похвастался, что может очень дешево доставать и проявлять высокочувствительную цветную пленку. И наконец, один из наиболее интересных московских спелеологов, занимающихся Кугитангом — Миша Переладов — сказал, что имеет опыт киносъемки на 16 миллиметров.