Пещеры Красной реки
Шрифт:
Слегка покачиваясь, Нум поднялся с подстилки, стал машинально искать палку и разом вспомнил все события минувшей ночи: свою дерзкую вылазку и отчаянное бегство по болоту, исполинскую фигуру Мудрого Старца, четко выделявшуюся на светлом фоне звездного неба… Он понял, что потерял свою палку, такую приметную, у гнилого корня, о который споткнулся во время бегства.
Ужас объял мальчика.
Теперь при ярком свете дня, его безрассудное поведение ночью казалось Нуму совершенно непонятным и необъяснимым. Как осмелился он нарушить священные законы племени? Какая странная сила заставила его пойти следом за Мудрым Старцем?
Ноги Нума ослабели, он тяжело опустился на подстилку. Долгое недоедание сделало мальчика таким слабым, что малейшее волнение истощало его, а растущий страх отнимал последние силы.
«Нет, я должен встать! — думал он. — Я должен пойти туда и посмотреть, не валяется ли моя палка на тропинке, около гнилого корня? Может быть, на мое счастье Абахо не заметил ее ночью в темноте?» Эта мысль немного ободрила мальчика. Он осмотрел свою лодыжку, которая распухла, но болела не так сильно, как можно было ожидать. Зато лицо, руки и грудь, покрытые царапинами, кровоподтеками и ссадинами, горели огнем.
«Все будут спрашивать меня, где я так разукрасился? Что им отвечать?» Прижав ладони к пылающим вискам, Нум пытался спокойно обдумать положение. Но тщетно! Его изобретательный ум отказывался служить ему. В ушах гудело, сердце билось часто и неровно. Он задыхался в жаркой духоте хижины, но не осмеливался выйти наружу, на свежий воздух. Вдруг завеса коры раздвинулась. Широкий поток солнечного света хлынул в дверной проем, заливая золотым сиянием глинобитный пол, и звонкий голос спросил:
— Ты еще спишь, Нум?
Не поднимая головы, мальчик угрюмо пробормотал:
— Нет. Чего ты хочешь?
— Я принесла тебе поесть.
Полог опустился, поток света исчез. Прямо перед собой Нум увидел две босые ножки, тонкие и стройные. Он понял, что это его маленькая приятельница Цилла вошла в хижину. Нум узнал бы ее голос среди тысячи других. Как всегда, он почувствовал себя странно счастливым от ее присутствия, но, несмотря на эту радость, спросил, не меняя тона и по-прежнему не глядя на девочку:
— Что ты мне принесла?
— О, только ягоды шелковицы… только ягоды. Больше ничего не удалось найти. Но теперь осталось уже недолго терпеть. Знаешь ли, Нум? Сегодня на заре охотники…
При этих словах Нум вскинул голову, и Цилла, прервав свою речь, с изумлением уставилась на него, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза.
— Что с тобой, Нум? Кто тебя так расцарапал?
Вся радость, которую испытывал мальчик от прихода Циллы, улетучилась.
Надо объяснять; неприятности уже начались.
— Я упал, — сухо ответил он, отворачиваясь.
— Упал? Как же ты?.. Ах, понимаю, это из-за твоей ноги, не правда ли? Бедный мой Нум!
Так. Теперь уже и Цилла жалеет его! Нум готов был ответить, что не нуждается в ее жалости, однако сдержался, не желая причинить девочке хоть малейшее огорчение. Она так мила и добра!
Как все Мадаи, Цилла была высокой и тонкой, в последнее время, пожалуй, даже слишком тонкой. Стройностью фигурки и врожденной грацией она напоминала молодую лань; сходство это усиливалось большими черными глазами с кротким, чуть тревожным взглядом. Длинные темные волосы, схваченные повязкой из красноватой кожи, обрамляли смуглое личико со слегка выдающимися скулами и маленьким, прямым носом. В обнаженных загорелых руках Цилла держала
Нум подумал, что, для того чтобы собрать эти ягоды, Цилле пришлось встать чуть свет и проделать долгий, утомительный путь далеко за пределы земли, опустошенной пожаром. Он подумал также о том, что, несмотря на мучивший ее голод, Цилла не поддалась соблазну и не съела ягоды на обратном пути, а принесла их ему, Нуму.
Тронутый самоотверженностью девочки, он улыбнулся ей. Глаза Циллы просияли от радости. Протянув Нуму корзинку, она принялась весело болтать, а Нум тем временем не спеша отправлял в рот одну за другой сочные и сладкие ягоды.
— Ты долго спал, Нум! Солнце уже поднялось. Охотники выступили на заре, потому что мой дед Абахо… Нум подскочил.
— Как? Они выступили? Уже? Но я ничего не слышал.
— Ты спал как убитый, Нум! И к тому же нынче не пели охотничьих песен: все очень спешили. Абахо сказал, что бизоны пройдут через болото сегодня после полудня. Он сказал, что уже к вечеру у нас будет мясо — много мяса! — его хватит на всю зиму. Вот хорошо, правда? Нум кивнул головой. Ему не хотелось говорить. Мысли вихрем кружились у него в мозгу.
— Все, кто не участвует в Большой Охоте, отправились в лес, — продолжала Цилла. — Они ушли, чтобы наломать побольше зеленых веток. Их понадобится много, очень-очень много, чтобы коптить и вялить мясо. В становище никого нет. Никого, кроме тебя и малышей!
Цилла весело рассмеялась и добавила:
— Присматривать за малышами поручено мне. Я не должна оставлять их надолго без надзора. На, возьми все ягоды, Нум! Я сейчас вернусь. Она исчезла, грациозная и легкая; Нум снова остался один. Из всего сказанного Циллой до его сознания дошла по настоящему только одна фраза: «В становище никого нет!» Нум поставил наполовину опорожненную корзиночку с тутовыми ягодами на землю и вскочил с подстилки. Если это так, то сейчас самый подходящий момент, чтобы, не привлекая к себе ничьего внимания, отправиться на поиски потерянной палки. Снаружи жара была еще удушливей. Тяжелые, набухшие дождем грозовые тучи клубились на горизонте. Нум, как, впрочем, все его соплеменники, панически боялся грозы. В раннем детстве Мамма рассказывала Нуму, что Великий Дух, Отец и Создатель всего сущего любит порой проявлять свое могущество или свой гнев, посылая на землю слепящие молнии, которые пробивают облака и поражают, словно огненные стрелы или копья. А гром — это голос Великого Духа, и, когда он рокочет, сотрясая небо, людям и всем другим живым существам не остается ничего иного, как распластаться на земле, зажмурив глаза и закрыв голову руками.
Молния, зажигающая леса и степи, убивающая животных на пастбищах и людей в их хижинах, часто поражает случайную жертву. Но она способна превратить в ничто тех, кто совершил проступок, у кого совесть неспокойна! Нум наслушался с детства подобных рассказов, а совесть его в то утро была далеко не спокойна. Великий Дух, который без сомнения, видит все, знал, конечно, что младший сын вождя Мадаев преступил священные законы племени. Он знал, что Нум подсматривал прошлой ночью за магическими заклинаниями Абахо, несмотря на строжайший запрет. Нум бросил последний взгляд на черные тучи, громоздившиеся у края неба, и решился: