Песец подкрался незамеченным
Шрифт:
Ковалев тряхнул головой, отгоняя наваждение. Очень оригинально — сидеть и пялиться… Впрочем, никто, кажется, не заметил — все продлилось пару секунд от силы, к тому же взгляд адмирала был привычно расфокусированным. Однако же прокол вам, адмирал, прокол — нельзя даже намеком показывать людям, что вы в них каким-то боком заинтересованы — наглеют, гады.
Ковалев плеснул себе в бокал минералки, одним махом выпил — хотелось вина, но адмирал быстро пьянел, а голова перед серьезным разговором должна быть максимально ясной. А и запивать бифштекс чем-то надо, так что пусть желудок удивиться. Он присмотрелся. Его товарищи тоже почти не пили — разве что Шурманов, эстет, позволил себе стопку водки, но и только, хотя как раз ему можно было и больше. Его ведь задача не планы строить, а массовку создавать — производить
А вот другая высокая (или, хе-хе, не очень, и в прямом, и в переносном смысле) договаривающаяся сторона выглядела неважно и вела себя соответствующе. Да, пленные успели отдохнуть, и даже навести некоторый внешний лоск, но они боялись. Это, конечно, не позор, более того, не боятся только идиоты, но сейчас от них в буквальном смысле слова исходил запах страха, обостренные чувства супера вычленяли его достаточно легко. Для генералов, которые, вообще-то, помимо прочего должны вселять в подчиненных если не отвагу, то уверенность и спокойствие, ТАК бояться непростительно. Боишься — не ищи работу с риском, нашел — не надо бояться, поздно. Честное слово, те лейтенанты, что шли в бой на планете, зная, что шансов нет, но предпочитали смерть плену, заслуживали больше уважения.
Однако так панически боялись не все, и это Ковалев тоже почувствовал. Седой генерал с прямой спиной, сидящий, словно палку проглотил, похоже, умел справляться с собственными страхами, загонять их глубоко внутрь, не давая сминать собственное сознание. Еще один, толстый, как бочка, но с живыми, умными глазами… Присмотревшись внимательно, Ковалев вычленил из этого стада еще троих. Ну и дама, естественно. Впрочем, как раз с ней все понятно — помимо врожденных качеств и высокородного гонора, она еще и не в том возрасте, чтобы бояться, просто еще не научилась, и собственная смерть кажется ей пока абстракцией. Однако, можно поаплодировать самому себе — выводы совпали с психологическими портретами, построенными разведчиками. Компьютер вон подтверждает.
Итак, эти шестеро — кандидаты на разговор, остальные — расходный материал, не более. Похоже, и сами это понимают — пьют с чувством, как в последний раз. Впрочем, кто знает, может быть и впрямь — в последний, Ковалев это еще не решил. Нет, но до чего же здорово пьют, даже отсутствие положенных по этикету официантов или как их там на кораблях? Стюардов им не мешает. Хотя, конечно, это у них там — в имперском космофлоте такой дури отродясь не водилось, в империи когда-то на многие вещи смотрели не в пример проще, чем на таких вот отсталых мирах.
Ковалев аккуратно промокнул губы салфеткой, посмотрел, как переливается вино в бокале у дамы… Что же, пускай еще посидит, побудет в уютной иллюзии спокойствия — время пока есть. Еще сутки, как минимум — Иосселиани еще не закончил подготовку трофейного линкора к перегону, да и эсминцы инвалидной команды стартовать смогут далеко не сразу, досталось им все-таки изрядно. Глупо — война еще не началась по-настоящему, а половина легких сил эскадры уже нуждается в ремонте. Хорошо, что есть, где приводить их в порядок, а то совсем кисло было бы. По неопытности, однако, наломали вы дров, адмирал, и нечего все свои ошибки на разведку списывать. Она, конечно, хреновая оказалась, но ответственен-то всегда адмирал! Самое паршивое, что «Громовую звезду» тоже в док поставить придется — пусть механик и утверждает, что никаких серьезных повреждений в том бою линкор не получил и все можно легко исправить, что называется, на коленке, лучше перестраховаться и провести полное тестирование систем. Хотя, с собой-то можно быть честным, это еще и шанс побывать дома, родных повидать… Так что механикусы могут клясться и божиться, что все в норме — в Солнечную систему линкор все равно смотается. И вообще, надо установить ротацию, чтобы периодически корабли возвращались к родной планете, и народ мог бы хоть немного побыть дома.
Адмирал вновь поймал себя на том, что погрузился в собственные мысли и перестал наблюдать за происходящим. Хорошо хоть, это опять осталось без последствий — ужин проходил в полном
Ковалев окинул взглядом собравшихся. Надо же, все еще жрут. То ли проголодались… Хотя нет, их должны были покормить еще в камерах, как привезли и разместили, вряд ли мелкие встряски и прочие проблемы, связанные с неожиданными военными действиями, помешали выполнить приказ, да и между прибытием пленных и боем прошло довольно много времени. Ужин с переговорами на сутки сдвинулся, конечно, но это так, рабочий момент. Да и потом, покормить их должны были в любом случае, хоть и без изысков, согласно правилам внутреннего распорядка тюремного блока. Значит, очень голодными они быть не могут и аппетит — это нервное. Ну и пусть их.
А дама, кстати, уже наелась — сидит, дуется, как мышь на крупу. Ковалев усмехнулся про себя от воспоминаний о мышах — когда-то давно на одной из буровых он открыл холодильник. Тот был, естественно, пустой — агрегат месяц простоял, отключенный от розетки, и продукты из него вынули еще тогда, но вот тут-то Ковалев и понял справедливость поговорки «мышь повесилась», потому что в холодильнике висела, примотанная шнурком к полке, здоровенная серая компьютерная «мышь»… Хохмач какой-то, видать, попался. Впрочем, на буровых таких умников хватало во все времена. [26]
26
Реальный случай из моей практики.
Однако же, не стоит мешать людям насыщаться. Ковалев встал и отправился к кофейному автомату в углу. Пленные разом оторвались от тарелок — видать, не поняли. А может, у них все еще не укладывалось в головах, что адмирал может вот так просто встать и без всяких денщиков что-то налить в свой стакан или положить в тарелку. Ну, их проблемы.
Когда Ковалев вернулся с кружкой дымящегося кофе (ну любил он кофе — что тут поделаешь?), то уловил на себе взгляды даже не испуганные, а удивленно испуганные. И лишь спустя пару минут до него дошло, что видели его до сегодняшнего дня всего один раз, сразу после боя и плена, когда все чувства притуплены. А сегодня он пришел раньше «гостей» и вставать при их появлении не счел нужным. Сейчас же он встал… Ха, на большинство собравшихся он с непривычки должен был произвести впечатление ожившей обсадной башни. Ковалев с усмешкой вспомнил, как поначалу рост и габариты землян доставляли им неудобства — ну ладно форма, ее автопортные подогнали без проблем, да и койки слишком короткими и узкими не оказались, имперцы любили комфорт и строили все с запасом. Но эргономика рабочих мест! Ее ведь пол года пришлось под себя подгонять, и то все еще периодически какие-нибудь узкие проходы да низкие кресла выплывают.
На сей раз Ковалев не расслаблялся и успел уловить момент, когда все закончили трапезу и выжидающе уставились на него. Выждав не такую уж и большую паузу, вроде бы размышляя, хотя, конечно, все и так было уже решено, адмирал совершенно невежливо ткнул пальцем:
— Вы, девушка… Вы, вы, вы, вот вы и вы еще остаетесь. Остальных прошу вернуться в свои боксы. Конвой!
Однако же, встали и пошли, конвой ждал их за дверью. И ведь ни пискнул ни один! То ли военная дисциплина сказалась, то ли и впрямь никчемные людишки. Хотя, надо сказать, те, что остались, были из боевых генералов, не штабных. Во всяком случае, четверо — толстяк, как Ковалеву успели доложить (хорошая все-таки штука эта гарнитура на голове) руководил местным СБ. Вот он-то и рассматривал сейчас Ковалева с профессиональным интересом, настолько профессиональным, что стало неуютно.
Когда диафрагма за вышедшими закрылась, именно он и спросил:
— Я так понимаю, сейчас состоится разговор? Может, объясните, о чем?
— Вы же умный человек, — улыбнулся Ковалев как можно обаятельнее. — О судьбе вашей планеты вообще и лично вас шестерых в частности.
— И что вы нам можете предложить?
— Я — вам? Ну не чересчур ли нагло? Зачем мне что-то предлагать? Мы и так можем взять все, что захотим. По праву, так сказать, победителей.
— Тогда к чему этот разговор?