Пеший город

Кривин Феликс Давидович

Это логично. Вся преступность у нас на свободе, а в тюрьме тишь да гладь. Ну, не без того, что пришьют кого-нибудь тайком от начальства, но это не влияет на уровень нашей преступности.

Сидит Наказание, а Преступление гуляет на свободе. Правда, особенно гулять некогда, работы невпроворот. Как с ночи уйдет, так только утром домой возвращается. И минуты на месте не посидит. Поэтому сидят за него другие.

* * *

Когда космический корабль, выведенный на околоземную орбиту, был угнан на Марс, всем сразу стало ясно, насколько у нас преступность опережает науку.

Свинство диетическое

Свинство издали приметно, У него с обжорством сходство. Но, поскольку свинство вредно, Предпочтительнее скотство.

Волосы лысого

Одному лысому прирастили на голове искусственные волосы. Ну, не прирастили, а как-то прикрепили, прилепили, пришпандорили, грубо говоря. Присобачили, одним словом.

Волосы неплохо вписались во внешность лысого, но не растут. И, главное, не седеют. С одной стороны, это даже хорошо, потому что решает сразу две проблемы: проблему старости и проблему стрижки. Но с другой стороны — как же так? Вокруг такое делается, а они те же, что были.

Была бы тут лысина, можно было бы подумать, что человек облысел от геноцида, от гулага, а когда у него лицо, как печеное яблоко, а волосы — как вороново крыло, это наводит на нехорошие размышления.

А время между тем идет. Народ вокруг седеет, лысеет. Рыжие и брюнеты, позабыв былые разногласия, примиряются на нейтральном белом цвете. На белом цвете, как на белом свете, примиряются, когда весь порох высыпется из пороховниц.

Тут не то, что лысому, даже волосам неудобно. В такое время живем, что стыдно хорошо выглядеть. Волосы уже так стараются хоть немного посеребриться, хоть самую чуточку облысеть. Не получается. Время не обманешь. Оно безошибочно отличает живое от неживого, настоящее от ненастоящего.

Но живой — это качество временное, а настоящий — на все времена. И даже когда ты выпадешь, вылезешь, осыпешься от житейских невзгод, когда тебя выстригут, выдерут в репрессивном порядке, — кто-то о тебе да вспомнит, непременно вспомнит и расскажет живым, как ты был, как ты жил и какой ты был у нас настоящий.

* * *

В нашей жизни всегда есть место подвигам, но не всегда в наших подвигах есть место жизни.

Жизнь есть жизнь

— А ты лысеешь, мой друг! — сказал Бильярдный Шар Резиновому Мячу.

И оба грустно вздохнули.

Построение живота

В деле развернутого построения живота в отдельно взятом организме главное — первоначальное накопление. Живот и раньше накапливал, сколько мог, но в период развернутого построения он уже не сможет остановиться.

Первой он, конечно, переварит совесть. Хотя в совести нет ни белков, ни жиров, но таков закон первоначального накопления: прежде всего нужно переварить совесть.

Тут, конечно, сердце начнет барахлить, паниковать, бить во все колокола, стучать во всю ивановскую. Остановитесь! Опомнитесь! Умерьте свой аппетит! Но в деле построения живота без аппетита не обойдешься.

Легкие в знак протеста объявляют одышку, перекрывают себе кислород. Кровь обращается куда только может, буквально во все инстанции, нарушая нормальное кровообращение. И душа разрывается. Неужели уже начали переваривать душу?

Сердце уже не бьет во все колокола, а бьется тихо-тихо… Как рыба об лед. Ничего, сердце тоже переварим со временем. Нервную систему переварим, кровеносную систему. При системе накопления другие системы ни к чему.

Пока еще лицо сохраняем, но и его переварим впоследствии. Только надо будет предварительно лицо на животе нарисовать. Чтоб люди узнавали.

* * *

Бандиты говорят: «Сегодня мы вынуждены идти на непопулярные меры». Но постепенно их меры становятся популярными.

Письмо влюбленного, летящего на всех парах к своей единственной

Моя дорогая, единственная, я уже еду, я уже в автобусе! Автобус наш с двумя мощными двигателями, один спереди, другой сзади, один мчит нас вперед, другой назад, так что я мчусь к тебе сразу в двух направлениях.

Кондуктор ходит по автобусу и взимает плату за добавленную скорость, а также за стоянку, потому что наш автобус пока не двигается. За кондуктором ходят налоговые инспектора и взимают налог с продаж добавленной скорости, за налоговыми инспекторами следует налоговая полиция и взимает налог с налога на налог с продаж добавленной скорости.

По автобусу ходят рэкетиры и взимают плату за проезд, за стоянку и сидение (а также стояние) в автобусе. Террористы пытаются угнать автобус, причем не вперед, не назад, а в сторону, но угнать в сторону мешают дома.

Вокруг автобуса ходит милиция и штрафует за превышение скорости и за стоянку в неположенном месте. Перед автобусом, прямо посреди дороги, сидят работники транспорта и грозятся разобрать дорогу, если им не выдадут зарплату за позапрошлый год. Между бастующими ходит налоговая инспекция — на случай, если кто-то получит зарплату, за налоговой инспекцией — налоговая полиция, за полицией — рэкетиры, которые взимают процент с неполученной зарплаты, передавая опыт налоговой инспекции и налоговой полиции.

Милиция штрафует бастующих за сидение в неположенном месте. Террористы требуют платы за свой труд и статуса неприкосновенности, как у народных депутатов. Некоторые уже имеют этот статус.

Но главное, главное это то, что я уже еду к тебе, моя любимая, моя единственная! Я уже в автобусе, ревут моторы, ревут клаксоны, ревут сирены… Пассажиры ревут…

И уже скоро, скоро, скоро, скоро мы с тобой будем вместе!

Порочный спасательный круг

Плохие дела у нас делаются так же плохо, как и хорошие. И если хорошие становятся все хуже и хуже, то плохие становятся все лучше и лучше.

Вся наша надежда на плохие дела.

Нет леса за деревьями

Мы за деревьями не видели леса. А кто видел? Вы — видели?

Мы столько всего в жизни не видели, что это уже никого не могло удивить.

Некоторые даже стали звать народ к топору. В такой ситуации, говорят, больше ничего не остается.

Что ж, думаем. Предложение разумное. Вырубим деревья, расчистим близлежащую территорию и сами убедимся, есть ли там лес.

Наточили топоры, засучили рукава. Закипела работа.

Вырубили все, что заслоняло лес, а леса не видно. Одни сплошные деревья и кустарники.