Пешка решает всё, или Тайны Белого Короля. Часть первая
Шрифт:
– Не льстите своим противникам, канцлер, и не принижайте моих способностей! Всего Вам доброго, помните о своем обещании! Доброго дня!
– Да ну Вас, дорогой мой, снова изволите шутить? Но и Вам «доброго»! – и с этими словами, сказанными скорее с иронией, канцлер закончил разговор.
Человек лежал на диване, слушая равномерные звуки секундной стрелки часов в прихожей, думал: «Серж станет свободным! Наконец, он сможет создать семью с девушкой, которую полюбит сам, а не которую присмотрела ему матушка. Но не будем забегать вперед. Если мои подозрения подтвердятся, то все изменится на корню, и канцлер сможет смело забыть о своем обещании. Как бы я хотел, чтобы он был её носителем, и мои поиски закончились!», – он улыбнулся и начал собираться на работу, предварительно написав записку горничной. Подумав, он выписал своим двум помощникам чек на сто тысяч и вышел из дома, привычно шагая на работу и вдыхая свежесть нового растущего еще дня. На этот раз он взял
ГЛАВА 7
День выдался удивительно теплый. В парке, несмотря на раннее утро, уже можно было заметить горожан с наслаждением вдыхавших этот кристально чистый воздух, слушавших щебетание многочисленных птиц и размышлявших, так как таинственная энергетика этого места невольно заставляла обдумывать самые разнообразные вещи и всегда находить самые неординарные решения. Горожане знали странную особенность этого парка, и когда выдавалась свободная минутка, просто прогуливались по нему, ища корни своих проблем под ласкающие дуновения ветерка, нестройный говор птиц и мягкий плен зачарованного воздуха, имеющего почему-то сегодня еле уловимый аромат бергамота.
Глаза Сержа открылись сами. Впервые за много месяцев он выспался. Немного еще повалявшись в мягкой постели, Серж пошел набирать ванну. Рассматривая картину на потолке, он размышлял над прошедшим днем. Нужно сказать, что Серж за долгое общение с другом приобрел небольшой навык рассуждения и анализа, поэтому теперь в любую свободную минуту он анализировал и размышлял, как требовало его сознание: «Почему он простил? Нужно учиться его умению прощать даже в таких критических ситуациях. Ведь его прощение, думаю, основано на глубоком чувстве привязанности, почти отцовском, ко мне. Я виноват лишь в том, что не готов отдать в жертву этой дружбе свое социальное благосостояние. Но чего я боюсь? Я должен проявить твердость, и терпение к обязательным проявлениям его сложного характера…», – так думал он, а теплая вода и приятные ароматы масел клонили его в дремоту.
Нужно сказать, что друг Сержа был довольно эмоционален и потому склонен к резким переменам в настроении. Не принимать это во внимание Серж не мог. Друг его, склонный анализировать слова, тон, жесты собеседника объективно черпал много информации из этого. Серж же, как прилежный ученик, старался подражать ему в этом. Иногда это удавалось, но чаще мешал эгоизм.
Очнувшись от мерного звука пылесоса, которым горничная убирала гостиную уже в начале второго, то есть в последнюю очередь, хотя имела обыкновение начинать уборку с нее, Серж обтерся большим мягким и ароматным полотенцем, надел халат и прошел в гостиную. Женщина, улыбнувшись ему с поклоном, предложила кофе и тосты с сыром.
Подкрепившись, Серж переоделся и, попрощавшись, ушел, составив маленькую записку другу: «Антуан! Извини, но не мог ждать тебя – очень много дел. Да и сам понимаешь, обстоятельства. Я благодарен тебе за гостеприимство. Я обязательно позвоню вечером. Не прощаюсь, Серж».
Пройдя по аллее, он спустился в парк и, выйдя из него, пошел в сторону противоположную университету и старинной церкви, купола которой сверкали на тусклом солнце.
Он не замечал города, который уже начинал обедать. Всюду, из многочисленных кафе и закусочных слышались ароматные запахи пиццы, баварских сосисок, плавленого сыра и прекрасного заварного кофе. Подойдя к пекарне, пахнущей свежеиспеченным хлебом, карамелью, ванилью и маком, Серж свернул к остановке и стал ждать трамвая. Мимо проехала тележка с молоком. Прохожие весело беседовали, другие же молчаливо гуляли по тротуарам старинной мостовой. Голуби привычно попрошайничали, отгоняя воробьев и мелких птиц. Кошки охотились на них, а дворовые собаки, считающие себя хозяевами улицы, загоняли кошек на деревья, крыши невысоких ларьков и торговых палаток, оживленно торгующих хлебом, молоком, красивыми вязаными вещами и другими мелкими товарами, составляющими в целом необходимый для поддержания комфорта горожан ассортимент.
Вдалеке послышался предупредительный звонок маленького трамвайчика. Редкие машины, неспешно совершавшие дневные городские прогулки, остановились вовсе, уважительно уступая дорогу горожанам, ждущим его. Серж купил билет и сел на заднее кресло, погруженный в непонятный для него самого снегопад мелких быстро тающих мыслей, оставляя пассажирам одиноко обсуждать между собой городские новости, обмениваться идеями и свежими анекдотами.
А трамвайчик, тем временем, въехал на каменный мост – очень старый, чтобы его разрушить и крепкий из-за связывающего камни состава, который так и остался неразгаданным до сих пор (хотя, думается, это лишь присказка для привлечения туристов). Несмотря на это, мост соединял два берега – два района разросшегося с веками городка. Район на другом берегу был новый. Многоэтажные здания в центре величественно возвышались и ослепляли больше своей новизной, чем блеском множества окон. Под ними находилась площадь с многочисленными скамеечками и вечнозелеными елями, отделяющих этот восьмиугольный оазис плотной шеренгой в несколько рядов от шумного газового облака стремительных машин. Здесь жили стремительно. Любили и ненавидели одинаково сильно. Смерть – эта покладистая фрау, не поспевая за таким ритмом, пропускала нужных ей людей. Затем нанимала неожиданных помощников, расплачиваясь с ними той же монетой. Одни люди возносились и падали, похожие на голубей, проживая всю жизнь в подобном ритме. Другие – мерно плыли по течению, как ленивые пушинки, более или менее удачно огибая многочисленные водовороты. Третьи же стояли социально выше или ниже, и потому могли жить более свободно, но и более одиноко: темп жизни таких людей несколько динамичней, чем кажется на первый взгляд. Их мозг работает постоянно – год за годом сильнее и сильнее из-за редкой возможности следить за многим происходящим вокруг, одновременно анализируя и планируя, играя на мелких личностях и редко заботясь о подробностях их не интересующих. Становясь со временем жестокими и равнодушными к чужим и чересчур эмоциональными с близкими и собой, умирают они в большей части одинокими, жалея себя и прощая всем. Странное время создает странных людей, лишь давая предпосылки и намечая пути, позволяя каждому развиваться самостоятельно. Жестоко наказывая лень и привязанность, показывая обязательное стремление к свободе во всем: в деньгах, друзьях, любви. Но, что самое главное, всем этим показывая нам свободу выбора, смеясь и наблюдая за нашими муравьиными пастбищами (в принципе шатающихся от цели к цели, от верха к низу, от человека к человеку, от любви к ненависти, от жизни к смерти) наделенных душой созданий.
Но город жил, особенно в этой части. Посчитав старую лишь своим приростком, использовал её для успокоения души в церкви, воспитания сознательной молодежи в университете и поддержки делового городского населения продуктами. И никто не замечал в этой суете того единственного существа, которое настолько принципиально, настолько безжалостно к ощущению своей ненадобности и одновременно настолько богато, что сама смерть ему подчиняется, называя его Временем.
Время неумолимо старило день, отзвенев последние лекции воодушевленным гулом студенческой братии, и тихими вздохами преподавателей, собирающихся домой – единственных людей, которые замечали присутствие могущественного полубога только в сравнении с постоянно молодыми лицами слушателей. Лишь студенты не имеют возраста, и, пожалуй, время не властно в этом определении, с лихвой отыгрываясь на преподавателях, порой не щадя даже самых ценных для человечества личностей, а может, наоборот, только поэтому… Наступил вечер.
ГЛАВА 8
Человек не спешил домой, он знал, что там чисто и пусто.
Вековые дубы черной стеной возвышались перед ним. Светлячками-переростками выглядели дежурившие с карманными фонариками полицейские. Он не хотел освещать парк ночью, давая последний приют потерянным теням и мыслям горожан, чтобы утренний свет уже навсегда дал им покой.
Пройдя по темному парку, он ступил на белую светящуюся от странных камней аллею с еще более непонятными черными деревцами, которые не могли быть настоящими, так как никогда на них не было и намека на листья или их рост. В этом свете человек казался более величественным. Твердый взгляд, казалось, мог разрушить даже самую крепкую стену. Плотно сжатые губы и маскообразное лицо, на котором редко можно было видеть какое-нибудь выражение. Высокий лоб не отрицал наличие определенного багажа мыслей, возникающих стремительно, оставляющих яркий и глубокий след в порождающем их сознании. Русые волосы спадали вьющимися прядями на лоб, заставляя их владельца периодически убирать их длинными пальцами. Шел он практически неслышно, редко задевая непослушный гравий, сливаясь с многочисленными тенями в парке.
Дом был погружен в наступающие сумерки. Налив в стакан апельсинового сока, он включил телевизор и прочитал записку, оставленную Сержем на журнальном столике. Перечитав ее несколько раз, он улыбнулся, друг его стал оставлять меньше предпосылок для игры слов. Не думая больше о записке, он неожиданно для себя увлекся фильмом, просидев перед телевизором до глубокой ночи. Дойдя до постели задумался и, вздохнув, отключил, молчавший целый день, телефон. Ему вообще редко кто звонил и если бы не государственный контракт, то уже как полгода назад он избавился бы от телефона. Вздохнув, он лег и сразу уснул.
Под утро в дверь позвонили. Легко открыв глаза, прислушался, и, не снимая пижаму, пошел открывать. Перед ним стояла незнакомка, приходившая с друзьями Сержа на прошлой неделе. Все это время он не думал о ней. «Что ей нужно?!" – подумал он, пригласив девушку в дом. Угадав, возможно, вопрос, она, неожиданно привычно сделав глубокий реверанс, торопливо передала свернутую в рулончик желтоватую бумагу, запечатанную сургучным вензелем, таким, какой был на арке, ведущей в парк. Он удивленно принял бумагу, лишь немного улыбнувшись девушке, которая почему-то не спешила подниматься и, наклонив голову, казалась, ждала чего-то.