Пешком по небу
Шрифт:
– Мам, окно открой, – сказал Миша.
– Так холодно же. По ногам дует, – мама сунула в мойку разделочную доску и включила кран. Зашумела вода, на маминых руках задрожали весёлые мыльные капли. – Почти готово. Скоро ужин.
– Мам, у меня опять одежда пропахнет, – Миша кивнул на свой пиджак, который за неимением шкафа висел на вешалке. Ребята в школе опять будут морщить носы, смеяться и говорить, что Миша живёт в столовке.
– Ой, да вывеси на балкон, там быстро проветрится.
– Там дядя Стёпа курит.
– Миш, ну не начинай, а? – мама отвернулась от плиты и глянула на Мишу. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Ещё чуть-чуть и появится то самое выражение.
– А это и не я начал, – проворчал Миша себе под нос. Тихо. Чтобы мама не услышала.
Но она услышала.
– Опять ты за своё. По-твоему, лучше одним? Без семьи?
– По-моему, два человека – это вполне семья. Где у каждого есть по комнате. Это на одну комнату больше, чем у меня сейчас.
– Миша. Не. Начинай. Степан и Глаша тебя любят! Мальчику нужен мужчина в доме и вообще… – мама не закончила, потому что рёв слонов и отбойных молотков ворвался в коридор и сделал дальнейший разговор невозможным.
– Глаш, Глаш… – осторожно позвал Миша. – Глаша, – новая попытка.
Миша стоял в дверях своей комнаты, которая вот уже семь месяцев не его. Просто удивительно, как одно и то же место может одновременно оставаться прежним и измениться до неузнаваемости.
По стенам летели птицы. Широкие крылья, разноцветные перья. Раньше Миша думал, что нет никого свободнее этих птиц. После развода родителей он стал часто болеть. Воспаление лёгких, грипп, ангина, грипп, бронхит. Почти целый год в постели провалялся.
Миша подолгу лежал с температурой и представлял, что птицы приняли его в свою стаю. Он стал чайкой. В правой руке подушка, в левой руке – подушка. Взмах. Прыжок. Взмах. Прыжок! И вот Миша летит! Комната кружится и раскачивается. Ветер свистит. А плечи! Плечи расправляются. Голова лёгкая, словно её основательно проветрили, вымели сор, потушили жар.
Взмах. Прыжок. Взмах. Прыжок. Нога запуталась в одеяле, комната накренилась, завертелась, и вместо кровати Миша приземлился на пол. На очень твёрдый и сердитый пол. Левая рука противно хрустнула – чайка сделалась однокрылой.
– Кто тебе разрешал заходить в мою комнату? – холодно сказала Глаша, не поднимая глаз от телефона.
– Вообще-то это моя комната. Была.
Полумрак. За окном просвистела машина. Свет брызнул на потолок, и на стенах выросли силуэты голых деревьев. Призрачный лес, в котором заблудилась птичья стая. Но это уже не важно. Никогда этим широким крыльям и разноцветным перьям не выбраться наружу. Обман с самого начала. Они навсегда заперты в этой комнате. Где больше нет Однокрылой чайки – только сердитая девочка, которая ничего не видит кроме синего прямоугольника перед собой.
– Вот именно. Была. Теперь это моя комната, мелкий. Так что вали отсюда. И не заходи в мою комнату!
– Вообще-то я и не захожу. Чисто технически я стою в коридоре.
Глаша подняла взгляд от телефона и уставилась на Мишу.
– Тогда я сейчас запущу в тебя стулом. Но чисто технически целиться буду в дверь.
Миша отпрянул. Глаша не шутит. Он знал. Глаша никогда не шутит. Если сказала, что будет питаться одними чипсами, или пойдёт гулять несмотря на запрет, или запустит стулом, так она и сделает. Но Мише просто необходима её помощь.
– Глаш, можно тебя попросить?
Тишина.
– Глаш?
Тишина.
– Ну, Глаш.
– Отвали, насекомое.
– Глаш, можно твой телефон на десять минут?
Глаша с отвращением уставилась на Мишу, будто он и правда превратился в насекомое. Мерзкое и грязное насекомое, от которого просто так не отделаешься. Комар или, скорее, муха.
– Брысь отсюда! – Глаша запустила в Мишу тапкой.
– На пять минут.
– Нет! Совсем спятил, что ли?
– Мне очень нужно. На три минуты. Пожалуйста!
– Иди у Лены попроси.
«Лена» – это Мишина мама. Глаша так её и называла – Лена. Не Елена. Не Елена Павловна. Не тётя Лена. Просто Лена. Будто Мишина мама ей подружка!
– Я не могу у мамы взять. Тогда она спросит, где мой. А я его… потерял, в общем. Глаш, ну на две минуты! Ноут же в ремонте, а мне очень нужно.
– Отвали.
Миша вздохнул и стиснул зубы. Осталась последняя карта. Подлая, зато козырная.
– Глаш, дай на одну минуту! А то я расскажу, что ты деньги из тумбочки таскаешь, – Миша понизил голос до шёпота, но в соседней комнате так орал телевизор, что его всё равно никто бы не услышал. Кроме Глаши.
– Ах ты, гадёныш! – Глаша вскочила с дивана. Косая сиреневая чёлка. Бритый висок. Глаза густо подведены чёрным. Не глаза – сверхмассивные чёрные дыры. И эти космические гиганты приближаются к Мише. Две сингулярности, которые проглотят всякий свет и не подавятся, уже на расстоянии вытянутой руки. Ещё чуть-чуть, и Мишу затянет туда, откуда нет возврата. Но это его последняя надежда.
– Гадёныш! – прошипела Глаша, схватила Мишу за футболку и с силой тряхнула.
– На одну минуту, Глаш!
– Пап! – завопила Глаша.
В соседней комнате стих телевизор. Вот сейчас бы не помешали слоны с отбойными молотками.
– Что тут у вас? – пришёл дядя Стёпа, облокотился о стену и мгновенно заполнил собой весь коридор. Ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни сбежать. Везде он.
Миша начал уменьшаться и уменьшаться. Как будто взаправду превратился в муху. А для мухи много ли надо? Один крохотный просвет, лазейка, возможность. Или человек, который на твоей стороне. Мама! Вышла из кухни на шум. Но на её лице то самое выражение.