«Пёсий двор», собачий холод. Том I
Шрифт:
«Почётное право» — это изящный официальный эвфемизм. Суть же системы городского управления выглядела куда непригляднее. Вследствие Пакта о неагрессии, запрещающего Росской Конфедерации любые агрессивные действия, военной силы в стране практически не имелось. Не имелось в ней и системного образования. Четвёртому Патриархату было трудно уследить из Столицы за всей необъятной страной, и потому он придумал хитрость: назначать отслуживших своё военных на правительственные должности в городах и ыздах. Из трёх существующих в Росской Конфедерации армий лишь одна, кажется, и в самом деле воевала далеко на юге. Вторая — Резервная Армия в Столице — «армией» лишь называлась, на
Третья, Охрана Петерберга, охраняла Петерберг, но отслужившие в ней генералы тоже получали право занять государственную должность. Асимметрия нелепая и нелогичная: в чём заключается то различие между Резервной Армией и Охраной Петерберга, из-за которого в первой каждый имеет шанс оказаться чиновником, а во второй — только генералы?
Возможно, в норове.
Генерала Ригория Скворцова в юности прозвали «Дикий Ригорий», и сейчас это прозвище не забылось, хотя давно уже стало реликварным, как баскский хрусталь, столь дорогой, что из него нельзя пить. Задолго до генеральского чина Скворцов внёс значительный вклад в нынешнее положение Охраны Петерберга. Иными словами, дорвавшись до ружья и погон, он решил, что в стране, где запрещены даже драки, ему можно всё.
Теперь погоны Скворцова увились дополнительными кантами и звёздами, а вседозволенность Охраны Петерберга сделала хорошую мину, но на глубинном уровне ситуация не изменилась.
Сам генерал Скворцов — статный блондин к пятидесяти, с крепкими плечами, бакенбардами, молодецкими усами и красным лицом любителя поорать — воплощал всё то, что так старательно вытравливала из себя Росская Конфедерация. Он был полон куража и задора, не упускал возможности приволокнуться за какой-нибудь девицей и явился на приём в свою честь с хлыстом под мышкой. Пожалуй, его назначение в Городской совет можно было считать политическим жестом. Второй осененный гражданской властью командующий Охраны Петерберга, генерал Йорб, вёл себя куда скромнее, несмотря на поджатые губы.
Хэр Ройш-младший искренне и тоскливо вздохнул.
Сына генерала Скворцова кто-то из однокашников метко прозвал «Скопцовым». Сын генерала Скворцова садился на лекции в середине аудитории — не на галёрку, где шумели и пьянствовали те, кто пришёл вовсе не за знаниями, но и не в первые ряды, куда так любят обращаться преподаватели.
Хэр Ройш-младший тоже предпочитал середину аудитории.
Со Скопцовым они разговорились быстрее, чем сторонний наблюдатель мог бы ожидать от двух молодых людей, пришедших на лекцию учиться, а не пьянствовать на галёрке. Наслушавшись про древнеимперскую историю, Скопцов, смущённо улыбаясь, спросил хэра Ройша, правда ли во всех светловолосых росах течёт имперская кровь (и если да, неужели в нём самом тоже?).
«Полагаю, думать так было бы преувеличением. Впрочем, в этом вопросе я вряд ли компетентнее лектора».
«Видите ли, я знаю, что ваша семья тщательно следит за генеалогией… Вот и предположил, что вы можете разбираться в подобном лучше меня».
Хэр Ройш-младший поморщился.
«Следит отец. Впрочем, внимание к крови естественно для любых аристократов».
«И всё же древнее Ройшей в городе никого нет».
«К несчастью», — отрезал хэр Ройш-младший.
Скопцов не обиделся на неприятный тон, и на следующей лекции они с хэром Ройшем-младшим сели рядом уже сознательно. Сын генерала Скворцова пару недель увлечённо фантазировал о собственном имперском происхождении, и в итоге хэр Ройш-младший, не выдержав, принёс ему «Полный перечень прозваний и фамилий земель приимперских, куйских, зауральских и иже с ними» — отличное букинистическое издание в толстом кожаном переплёте, стоившее целое состояние. Скопцов к книге отнёсся бережно, а к хэру Ройшу-младшему — с искренней благодарностью.
А теперь он превратился в сына члена Городского совета, и это было чрезвычайно прискорбно.
— Мой милый мальчик, немедленно прекратите столь откровенно оглядываться. Уверяю вас, здесь совершенно не на что смотреть.
— Я удивлён тем, как мало сегодня юных гостей…
— У вас уже проснулась охота до юных гостей? О, ветреник! Впрочем, посудите сами: разве юным гостям сегодня было бы интересно?
— Я думал, их явления требует протокол.
— Требует, но не обязывает. Они пресыщены подобными приёмами с детства, их вряд ли тянет — умоляю, перестаньте же так пялиться!
Хэр Ройш-младший тихо фыркнул. Юных гостей — в частности, Скопцова, которому было бы вполне уместно появиться на церемонии в честь отца, — и в самом деле не наблюдалось, за что оставалось молча благодарить лешего. Тот же граф Метелин, как обычно, манкировал; хэр Ройш-младший подозревал, что дело заключалось не только в его привычной ненадёжности, но и в том, что гордому наследнику одного захудалого заводишки попросту неуютно находиться в настоящем аристократическом доме.
Граф Набедренных тоже, кажется, манкировал, но по совершенно иной причине: он — в отсутствие родителей единственный владелец петербержских верфей — был свободен. Что ему делать здесь, среди напудренных, напыщенных, бессмысленных, лицемерных аристократов с их жёнами, любовницами и юными протеже? Тосковать, как тоскует хэр Ройш-младший?
Он еле слышно усмехнулся себе под нос. Пожалуй, в таком ходе мысли можно было бы усмотреть некоторое противоречие: то он будто бы гордится «настоящим аристократическим домом», то клеймит свет последними словами. Но противоречия нет. Дом действительно в полном смысле аристократический, и его бесценная эбеновая резьба, его пёстрая мозаика на полу, его тяжёлые портьеры синего бархата и его спёртый, задушенный бесконечными сплетнями и улыбчивым злословием воздух давили бы и на графа Метелина, и на графа Набедренных, как давят на самого хэра Ройша-младшего. Сюда приходят затем лишь, чтобы попрактиковаться в подковёрности — но не политической, не осмысленной и, быть может, даже полезной, а пустой, как хорошенькие головки жён, любовниц и протеже.
На приёме любому взрослому аристократу полагается эскорт — это давняя европейская традиция, которую, как и прочие европейские традиции, Росская Конфедерация с радостным вилянием хвоста подобрала из-под стола. Но что делать холостому или вдовому аристократу, не желающему (допустим — о ирония! — по моральным соображениям) разводить конкубин? Для этих несчастных и придумали правило допускать на приёмы протеже — доверенных лиц младшего возраста, коих, конечно, не могут не облагодетельствовать одинокие аристократы в летах.
Хэр Ройш-младший не сомневался, что все до одного протеже в приёмном зале их особняка являлись любовниками своих покровителей.
Ему самому с нравственных позиций были глубоко безразличны чьи бы то ни было предпочтения — это лишь штришки к портретам, не более, — но насквозь религиозные Европы считали иначе, и потому простые и даже тривиальные явления бесконечно обзаводились изящными официальными эвфемизмами.
Какая вежливость к братьям нашим западным, какая покорность.
— Господин наместник, я вновь обращаюсь к вам с прошением разрешить мне частный проезд по городу.