«Пёсий двор», собачий холод. Том I
Шрифт:
— К сожалению, не имею чести знать, как зовут того господина с последнего курса, — обратился Мальвин к графу Метелину, стоило им затеряться в коридоре, — но на вашем месте я не медлил бы с извинениями.
Граф Метелин только вздёрнул подбородок, по которому размазалась пара капель крови — не то с разбитой, не то с прокушенной губы. Пустяковая травма, не имеющая последствий для тела, но одним своим видом перечёркивающая весь уклад жизни даже не Академии, но Петерберга, Росской Конфедерации и, вероятно, всего того, что принято по европейской указке величать «цивилизацией».
Цивилизация ведь так стыдится пустяковых травм, нанесённых одним человеком другому со злым умыслом.
Хикеракли, опережавший Мальвина и графа Метелина на несколько шагов, начал было под нос насвистывать, но почти сразу оборвал себя. Кажется, ругнулся. В нём плескалось заметное раздражение — не гнев и не злость, а будто бы громкая, растревоженная досада. Мальвин позволил себе наконец подивиться: от графа Метелина скандала он ожидал давно, но этот-то шут на кой встрял? Шутовство шутовством, да только не производил Хикеракли проблемного впечатления. Пил, прогуливал, но знал свою меру, что для студента младшего курса редкая добродетель. Так неужто не догадывался, чем драка на людях обернётся?
Мальвин запоздало сообразил: он ведь не слышал, с чего началось. И слышать, по правде сказать, не желал — заприметил графа Метелина и счёл это достаточным поводом для дурного исхода. А с чего конфликт завязался, не вник. Как же ему отчитываться теперь, когда замаячили уже впереди дубовые двери секретариата?
Хикеракли вальяжно опёрся спиной о косяк и бросил неприязненный взгляд в сторону приближавшихся Мальвина и графа Метелина.
— Шавка лакейская, — процедил граф Метелин.
— Следите за выражениями! — не стерпел Мальвин. — Не рекомендовал бы вам оскорблять слух многоуважаемых секретарей портовой бранью.
Граф Метелин намеревался ответить, но Мальвин уже стукнул по двери чугунным молоточком в виде пёсьей морды и потянул на себя ручку. Ни малейшего желания препираться с дебоширами далее он не имел.
И, едва окинув взором секретариат, пожалел о своей горячности.
Многоуважаемый глава Академии, господин Пржеславский, лишь изредка спускался к подчинённым из собственного кабинета на третьем этаже; впрочем, «изредка» не значит «никогда».
— Прошу прощения, никак не хотел помешать, — растерялся Мальвин.
— Что вы, что вы, юноша, — с интересом воззрился на него многоуважаемый глава. — Вы ведь префект нашего младшего курса?
— Так точно, господин Пржеславский.
— А отвечаете, как военный.
Мальвин смутился.
— Готовился поступать на службу в Резервную Армию, господин Пржеславский, — всё не выходило у него сменить регистр.
— И что ж сбежали в Академию? Впрочем, лучше молчите — разочаруете ещё старика.
— Вы ведь по делу, господин префект? — подал голос единственный человек, не боявшийся прерывать излияния многоуважаемого главы: его личный секретарь господин Кривет. — Молодые люди неаккуратного вида в дверях — с вами?
Секретарь Кривет говорил со странным акцентом — кажется, корни у него баскские, но Мальвин подозревал, что акцент является в первую очередь элементом устрашения. Многоуважаемый глава — человек в некотором смысле небрежный, холерического склада, но давно пресытившийся своими обязанностями; секретарь же Кривет — его верная узкая тень, и что скрывается в этой тени, выяснять боязно.
— Господин Хикеракли и граф Метелин, студенты первого курса, грубо нарушили устав, устроив в холле Академии… — Мальвин взял дыхание, — драку.
Секретарь Кривет весь изогнулся вопросительным знаком, прочие секретари синхронно развернулись, и только многоуважаемый глава не изменился в лице.
— Вы заходите-заходите, студенты первого курса, — пробасил он. — А то топчетесь там как неродные. Морды бить — родные, а по шеям получать — так, по пути в Академию завернули?
Граф Метелин держался вызывающе, а Хикеракли куда спокойней — разглядывал даже секретариат, где наверняка бывал нечасто. Мальвин ощутил вдруг острейшим образом свою ответственность за них обоих. Да, нарушители, но разве ж это повод…
Мальвин как префект был осведомлён о наказании, полагающемся за деятельное попрание Пакта о неагрессии в стенах Академии. Он не первый месяц об этом наказании размышлял: хоть и не дело подвергать сомнению до тебя установленные порядки, а так и так пробираются в голову лишние думы.
— Кто может засвидетельствовать драку? — подошёл вплотную к Мальвину секретарь Кривет.
— Я. Причинения вреда имуществу Академии не было, причинение вреда другим студентам — ненамеренное и, кажется, несущественное. Повод конфликта мне неизвестен, о зачинщике также судить не возьмусь.
— Бумагу-то подпишете, господин префект?
— Если таковы правила.
— Ну и славненько.
В это самое время многоуважаемый глава потребовал себе кресло и, воссев, одарил долгим и будто бы даже лирическим взглядом графа Метелина и Хикеракли:
— Что же это вы вытворяете, студенты первого курса? У одного губа расквашена и пальто дорогое щётки просит, у другого и вовсе рубаха порвана. Отчего вам на лекциях — а пусть бы даже и в кабаках — не сидится?
— Так агрессия накопилась! — всплеснул руками Хикеракли. — Душим-душим, только разве ж её, гадину, задушишь?
Мальвин покосился на него с опасением, но тут подкрался секретарь Кривет.
— Вы бумагу пока как раз и составьте. В вольной форме, — секретарь Кривет открыл перед Мальвиным дверь в один из смежных кабинетов, предназначенный для индивидуальных бесед и хранения наиважнейших документов; была в том какая-то ошибка, что кабинет этот достался Мальвину, а разбирательство велось в проходном помещении.
— Мне бы ещё ведомость получить на будущую неделю, — пробормотал он.
— Ведомость? Посещаемости и освоения материала? Сейчас организуем, конечно, а вы пишите-пишите, — указал секретарь Кривет на старинный, янтарём инкрустированный стол и вернулся в проходное помещение.