«Пёсий двор», собачий холод. Том II
Шрифт:
Твирин, Тимофей Ивин, взялся за следующую папиросу.
— Вы гарантируете, что Порт не станет источником слухов?
— О, он станет, но в ином смысле, — пожал плечами граф Набедренных. — Думаете, дружественные порты не насторожатся, когда назначенные рейсы будут задерживаться один за другим? Но я имею соображения и на сей счёт, в Морском кодексе можно отыскать любопытные лазейки. Так вот, вернёмся к вопросу листовочников…
— Граф, — отчеканил Твирин, Тимофей Ивин, — не вы ли предложили обойтись без расшаркиваний? Этот разговор смешон и гадок. Мы оба знаем ответ на, как вы изволите выражаться,
— Неужели? — холодно осведомился граф. — Боюсь, вы слишком узко понимаете проблему. Задумайтесь всё же о возможной реакции горожан и её долговременных последствиях.
— Видите ли, граф, Охране Петерберга не нужны верфи, даже все пять, — Твирин, Тимофей Ивин, будто забыл добавить в свой тон положенного яду, а потому слова его прозвучали действительно страшно. — А если понадобятся, она возьмёт их сама. Портовая дипломатия — это немного другое, но её вы уже наладили.
— Мы торгуемся?
— Что вы. Прощупываем границы с обеих сторон.
За’Бэю очень хотелось просто взять и стукнуть Твирина, Тимофея Ивина, будь он неладен. «Обеих сторон», выдумал тоже! Да где б ты был, мальчик, если б одна из сторон не принимала тебя ещё на прошлой неделе с распростёртыми объятиями?
— Хорошо, — смял окурок граф Набедренных. — Допустим, мне известно местоположение господина наместника. Допустим, я в силах его изменить по собственной прихоти. Об этом мы с командованием пока не успели поговорить — слишком уж они торопились.
Фигурные брови Твирина, Тимофея Ивина, вздыбились. С наместником граф попал в точку, хотя помянул только одного наместника, а теперь их почти что два. Сегодня вечером должен прибыть в Петерберг новый, и уж его-то корабль причалит безо всяких проволочек — но об этом Охране Петерберга не может быть известно никак.
Ежели судить по фигурным бровям Твирина, Тимофея Ивина, неизвестно ей ни лешего и о прежнем наместнике. Дотошный Мальвин припомнил, что видел в учётных документах постовых отметку о выезде, которая могла означать хэра Штерца — но формалистскую до безобразия. В отличие от обычных горожан, должностные лица такого полёта о целях своих постовым не докладывают, что вообще-то несправедливость изрядная, но в данном случае — Революционному Комитету полезная. Хоть и твердил Хикеракли, что про инспекцию именно на метелинский завод ему сболтнул какой-то конюх, Мальвин таких подробностей в документах не встречал, а потому настаивал: раз солдаты до сих пор на завод не заявились, есть шанс, что Охрана Петерберга господина наместника потеряла.
И граф, получается, решил этот шанс использовать по своему усмотрению. Ох, граф.
— Если вы не блефуете, это прекрасная новость, — не в силах замаскировать оторопь, пробормотал Твирин, Тимофей Ивин, но тут же подобрался: — Только к вашему «вопросу листовочников» отношения она, увы, не имеет. Вы человек с богатым воображением, граф, так представьте себе, чем чревата несостоявшаяся сатисфакция. Я имею в виду простых солдат Охраны Петерберга, которые нынче, будем откровенны, подчиняются далеко не всем приказам. И не упускайте, пожалуйста, из виду, что задержанного кто-то, собственно, задерживал, конвоировал, охранял — все эти люди его запомнили. Его вообще довольно легко запомнить.
Граф, конечно, побледнел.
— Вы совершенно правы, — медленно проговорил он. — Отпустить его просто так нельзя, такому решению необходимо связное оправдание…
Твирин, Тимофей Ивин, смотрел на графа Набедренных спокойно и оценивающе, ощущая себя победителем.
— Тоже мне, нашли проблему — «оправдание»! — брякнул За’Бэй, очень стараясь не плюнуть в рожу Твирину, Тимофею Ивину. — Тут никакого богатого воображения не нужно: человек подневольный, подневольнее не придумаешь, хуже слуги. Прямо раб, это всякому дураку должно быть ясно. Даже если и имел отношение к каким-то листовкам, он себе не хозяин.
— А кто же хозяин? — не оборачиваясь бросил Твирин, Тимофей Ивин.
Так далеко предложение За’Бэя зайти не успело — ответ вырвался сам собой, без задней мысли. Но и впрямь: если проклятый оскопист, от которого в жизни одни огорчения, развешивал листовки против Охраны Петерберга не по своей воле, то должна быть где-то та воля, которая им руководила.
Только За’Бэй, как и все здесь присутствующие, прекрасно знал, что нет её, этой чужой воли. Не подставлять же невиновных людей!
— Полагаю, — открыто взглянул в зелёные глазищи граф, — за пару-тройку дней я найду вам хозяина. Реального виновника — или виновников — того, что на улицах города появилась листовка, оскорбительная для Охраны Петерберга.
Граф говорил негромко, но у За’Бэя в ушах словно снаряд разорвался. В детстве, с соседскими близнецами-росами он как-то раскопал под холмом одну штуковину, и она…
— Полагаю, всё же виновников, — не прервал взгляд Твирин, Тимофей Ивин. — Трудно представить, чтобы некто, осмелившийся плюнуть в лицо Охране Петерберга, не имел единомышленников. Не осмелился бы, не будь у него таковых.
— Да, чрезвычайно здравое предположение, — задумчиво, но невыносимо, просто-таки до тошноты уверенно отозвался граф. — Эти люди не могли ни с того ни с сего высказаться против Охраны Петерберга, у них наверняка имелся план некой диверсии, листовка была лишь предупреждением, декларацией намерений. Более чем серьёзных, кажется мне.
— Заговор?
— Мы не можем быть уверены, — покачал головой граф. — До сбора доказательств. Но если доказательства соберутся, простых горожан нужно будет поставить в известность. Ведь речь идёт не о поимке обыкновенных крикунов, изливших на бумагу наболевшее, а о настоящих возмутителях спокойствия. О преступниках, покусившихся на Охрану Петерберга, которая расстрелом Городского совета подтвердила своё единство с горожанами. — Граф замолчал, потянулся за портсигаром, но так и не открыл его. — Господин Твирин, освободите подозреваемого под мою ответственность. Боюсь, без него мои поиски заговорщиков могут зайти в тупик.
Леший вас дери, граф.
За’Бэй уже не мог смотреть на этих двоих, он изучал засохшие комья грязи на полу.
В пресловутом обмене верфи на Веню было, пожалуй, нечто красивое. В том, что происходило прямо сейчас, красоты не отыщешь, как ни ищи: граф Набедренных предложил Твирину, кровно заинтересованному кинуть кость звереющим день ото дня солдатам, выдумать злоумышленников, которые якобы замышляли диверсию против Охраны Петерберга. Выдумать и сдать тех, кто под придумку подойдёт.