Пески Марса [сборник]
Шрифт:
Гибсон никак не мог справиться с картой, которая была раза в три больше кабины. Водитель презрительно взглянул на нее:
— Интересно, где вы ее достали? В управлении? Она совершенно устарела. Скажите, куда вам нужно, и я вас повезу.
— Ладно, — сказал Гибсон. — Я думаю, взберемся на холмы и осмотримся.
— Значит, к обсерватории.
«Блоха» рванулась вперед, и сверкающая зелень слилась в однообразное пятно.
— Какую она может развить скорость? — спросил Гибсон, слезая с колен Маккея.
— На хорошей дороге — не меньше ста в час. Но здесь хороших
— А далеко на ней можно уехать? — спросил Гибсон, не совсем успокоившись.
— На тысячу километров с одной заправки. Для настоящих, далеких путешествий тут есть дальнеход с запасными батареями. Рекорд у нас до пяти тысяч километров. Я делал три тысячи. При дальних поездках с воздуха сбрасывают контейнеры с горючим.
Хотя они ехали не больше двух минут, Порт-Лоуэлл уже исчез за горизонтом. Из-за кривизны Марса трудно было прикинуть на глаз расстояние; купола почти скрылись, и казалось, что они гораздо больше и гораздо дальше.
Когда «блоха» стала карабкаться на холмы, купола возникли снова. Холмы были невысокие — меньше километра, но вполне годились для радиостанции и обсерватории и не подпускали к городу холодный ветер с юга.
До радиостанции доехали за полчаса и решили, что пора погулять. Все надели маски и по очереди выбрались из «блохи» через маленькую разборную камеру.
Смотреть, в сущности, было не на что. К северу пузырились купола города, а на западе Гибсон разглядел багровый отблеск пустыни, охватывающей всю планету. Они стояли не на самой вершине, и юг был закрыт холмами, но Гибсон знал, что зеленые поля тянутся на несколько сот километров — до самого Красного моря. Здесь, наверху, растительности почти не было. («Из-за отсутствия влаги», — решил он.)
Они пошли к радиостанции. Работала она почти автоматически, так что некому было давать объяснений. Но кое- что Гибсон знал и сам. Огромный параболический рефлектор смотрел вверх, чуть на восток от зенита, на Землю. Может быть, как раз в эту минуту одна из его статей летела к Земле.
Обсерватория разместилась километров на пять южнее, на самом гребне холмов, чтобы городские огни не мешали работе. Гибсон думал, что увидит сверкающие башни, верный признак земных обсерваторий. Но здесь был только маленький купол из пластика, явно предназначенный для жилья. Приборы стояли под открытым небом, хотя их можно было укрыть, если бы паче чаяния испортилась погода.
По-видимому, в обсерватории не было ни души. Они остановились у самого большого прибора — рефлектора с зеркалом, меньше метра в поперечнике. Были здесь еще два маленьких рефлектора и сложный горизонтальный прибор, который Маккей назвал «зеркальным передатчиком». Вот и все, пожалуй.
Скорее всего, дома все же кто-то был — у купола стояла «блоха».
— Они тут любят общество, — сказал водитель, — Скучают, вот и рады гостям. И места у них много. Есть где отдохнуть и пообедать.
— Ну, на угощение мы не рассчитываем, — возразил Гибсон; он не любил принимать одолжения, на которые не мог ответить.
Водитель удивился:
— Это не Земля. На Марсе все друг другу помогают.
Как он и предсказывал, два дежурных астронома очень им обрадовались, и вскоре маленький пластиковый пузырь наполнился вкусным запахом. Тем временем Маккей изловил старшего из астрономов и вступил с ним в малопонятную беседу, из которой Гибсон пытался извлечь все, что мог.
Насколько он понял, здесь главным образом занимались позиционной астрономией — делом скучным, но важным. От нее зависело установление широты и долготы, служба времени и определение наивыгоднейшей сети для радиосвязи. Настоящей астрономией занимались чрезвычайно мало — крупные телескопы земной Луны давно взяли на себя эту задачу.
За обедом Гибсон почувствовал, что еще ни разу на Марсе он по-настоящему не хотел есть, и обрадовался, что так легко доставил удовольствие этим работягам. Он еще не растерял юношеских иллюзий и испытывал к астрономам неумеренное почтение — они казались ему отшельниками, похоронившими себя в горах. Даже когда он нашел на Паломаре первоклассный бар, эта трогательная вера не поколебалась.
После обеда их пригласили посмотреть большой рефлектор. Был еще день, и Гибсон не надеялся что-то увидеть, но ошибся. Сперва все было смутно, он неумело крутил рычажок, и маска мешала, но потом все стало на место. На почти черном небе, недалеко от зенита, висел красивый жемчужный полумесяц, похожий на трехдневную Луну. Гибсон не сразу понял, что это, — слишком большая часть планеты была в тени и очертания континентов стерлись. Неподалеку плавал другой полумесяц, гораздо бледнее и меньше, и Гибсон различил на нем знакомые кратеры. Земля с Луной были очень красивые, но такие далекие и призрачные, что даже не вызвали тоски по дому.
Один из астрономов сказал, придвинув к нему свой шлем:
— Когда стемнеет, можно различить огни городов на ночной стороне. Нью-Йорк и Лондон легко найти. А красивее всего отблески солнца в море. Сейчас их не видно — там, на полумесяце, в основном суша.
Посмотрели и на Деймос, который, как всегда, лениво восходил на востоке. При самом сильном увеличении марсианская луна оказалась совсем близко, и, к своему удивлению, Гибсон отчетливо увидел «Apec» — две сверкающие точки. Он захотел взглянуть и на Фобос, но внутренняя луна еще не взошла.
Больше смотреть было не на что. Они попрощались с астрономами, и «блоха» поскакала дальше по гребню холма. Водитель сказал, что хочет взять кое-какие образцы минералов, а Гибсону было все равно куда ехать, и он не протестовал.
Через холмы дороги не было, но все неровности почвы сгладились много столетий назад, и грунт был ровный, только иногда приходилось огибать скалы самых разных цветов и форм. Раза два попались деревца, которые Гибсон видел впервые. Больше всего они напоминали ему кораллы. Водитель сказал, что они, без сомнения, живые, хотя еще никто не замечал, чтоб они росли. Им было по меньшей мере пять тысяч лет; их способ размножения оставался тайной.