Пески Палестины
Шрифт:
Бурцев схватил ключи с жадностью наркомана, дорвавшегося до долгожданной дозы. Связка дергалась, как живая. Выскользнула из латной рукавицы, упала. Бурцев ругнулся, поднял…
— Давай я? — предложил Джеймс.
— Пошел ты… — огрызнулся Бурцев.
Он звенел металлом о металл, судорожно подбирая ключ. Подошел третий. Самый большой.
Ключ повернулся трижды. Решетка сдвинулась в сторону.
Забыв об оружии, забыв о спутнике, забыв об «атоммине» и о хронобункере, обо всем на свете забыв, Бурцев бросился в коридор. Побежал,
Все было в точности как ему привиделось минуту назад. Аделаидка без одежды и, кажется, без сознания, беспомощной куклой обвисла на цепях в каменной нише. И эсэсовец… Бурцев видел сейчас лишь его спину. Эсэсовец бил пленницу.
По лицу.
Лицо Аделаидки было в крови.
Подонок!
Немец зажал девушке рот, навалился.
По‑до‑нок!
Бурцев снова возился с замком, снова звенел связкой в дрожащих руках.
Тяжелая дверь екрежетяула, открылась.
Немец по‑прежнему стоял к нему спиной. Но стоял уже не возле Аделаиды, а у массивного стола черного дерева. На столе — пухлая папка со свастикой и лампа, освещающая пленницу.
Дочь Лешко Белого подняла голову. Посмотрела. Недоумение, и мольба, и безысходная тоска были в том взгляде.
— Пшел вон! — не оборачиваясь, прорычал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
Принял за охранника?
Бурцев не сказал в ответ ни слова. Безумие и исступление вдруг ушли. Осталась только ненависть. И обжигающе‑ледяная ярость.
— Я же просил меня не беспокоить, — раздраженно добавил Гиммлер.
Так и не соизволив обернуться.
Бурцев перешагнул через порог камеры…
Глава 71
Когда вошел Джеймс Банд, все было кончено. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер с разбитой головой лежал в углу. На стене темнело кровавое пятно. Бурцев, уже без шлема и латных рукавиц, освобождал рыдающую пленницу: ключи от браслетов‑наручников и ножных кандалов, пристегнутых к цепям, тоже отыскались на связке гауптштурмфюрера.
— Отвернись, брави!
— Да не смотрю я…
Джеймс действительно смотрел сейчас не на обнаженную зареванную дочь Лешко Белого. На распростертое тело рейхсфюрера он смотрел.
— Ты обещал, что я смогу поговорить с верховным магистром Хранителей Гроба, русич. Ты не сдержал своего слова.
— Извини. Не сложилось как‑то.
Бурцев снял наконец с Аделаиды эсэсовские оковы. Набросил на княжну плащ с тевтонским крестом. Дрожа и всхлипывая, полячка прильнула к посеченной кольчуге мужа.
Джеймс обиженно сопел.
— Да не расстраивайся так, брави. Видишь, грамотки на столе? Бери. Даю голову на отсечение — там полно секретов Хранителей. Вот выберемся отсюда — почитаем в спокойной обстановке. А я объясню, если что непонятно будет.
Брави сердито сдернул папку со стола. Мельком глянул на свастику. Перевел взгляд на Аделаиду, зябко
— Она сможет идти? Нам убираться надо.
— Понесу, если не сможет, — ответил Бурцев.
— Смогу‑смогу! — запротестовала дочь Лешко Белого. — С тобой, Вацлав, да отсюда, да хоть на край света.
— Не‑е, на край света не надо. Нам малость поближе.
Улыбка и слезы… Бурцев узнавал жену — свою прежнюю Аделаидку. Настоящую, самую что ни на есть.
Княжну оставили за дверью. Сунули в руки папку Гиммлера.
— Жди, — шепотом приказал Бурцев.
К пулеметчикам гауптштурмфюрера они вышли вдвоем с брави.
Спокойно. Уверенно.
Шаг, другой…
Джеймс Банд'– улыбающийся, безоружный. Только правый рукав чуть топорщится. А балахон перемазан кровью. Бурцев — без плаща, с топхельмом на голове. Иссеченный доспех тоже обильно запятнан свежими красными потеками.
Левая рука придерживает трофейный «шмайсер». Ремень пистолета‑пулемета перекинут через наплечник — если потребуется, можно пальнуть от живота. Но это — нежелательно. Желательно — чтоб без лишнего шума.
Правая — лежит на рукояти меча.
— Что случилось?! Где господин гауптштурмфюрер?! – Настороженный голос и взгляды.
Немцы пялились на их окровавленные одежды и тянулись к пистолетам. Не успеют!
Еще шаг.
— Там, — неопределенно мотнул капюшоном брави.
— Отдыхает ваш гауптштурмфюрер, — прогудел из‑под шлема Бурцев.
— А‑а‑а… О‑о‑о…
И больше — ничего.
Джеймс пырнул кольтелло. Бурцев взмахнул мечом. Два тела сползли под треногу МG‑42. Чисто…
— Аделаидка, выходи! — позвал Бурцев.
Сталь наскоро вытерта об эсэсовскую форму. Полуторный рыцарский клинок скользнул обратно в ножны. Кольтелло скрылся в рукаве брави.
Дальше был знакомый коридор к хронобункеру. Только в этот раз тихо пройти не удалось. Вот незадача‑то — из бокового хода вывалил патруль. Обход совершали всего‑то двое фрицев. Но оба оказались в паре десятков метров. Мечом не достать, для метания ножа дистанция тоже не самая подходящая.
Значит, придется…
Эсэсовцы остолбенели. Уставились на медиума в окровавленном балахоне. На тевтонского рыцаря с мечом на перевязи и пистолетом‑пулеметом в руках. На девицу, кое‑как прикрывающую наготу грязным белым плащом с черным крестом. Эсэсовцы вцепились в «шмайсеры».
…стрелять придется, значит!
Бурцев не стал дожидаться, пока немцы начнут пальбу. Вдарил сам. Длинной трескучей очередью.
Фрицы упали. Путь был свободен. Но по подземным лабиринтам уже раскатывалось гулкое эхо. И почти сразу же — с секундным запозданием — не больше — на выстрелы отозвалась сирена. Пронзительный вой шел отовсюду, вой наполнял, захлестывал пространство. Вой ощущался не только барабанными перепонками — всей кожей.