Песнь феникса
Шрифт:
Время шло, картина оставалась прежней. Вдруг пифия вздрогнула, выронила загрохотавший канделябр, пробормотала сквозь зубы что-то неразборчивое и, схватившись за голову обеими руками, привалилась спиной к стене. А вот теперь можно было действовать. Рикнака проворно схватила с пола канделябр, поставила его на стол и удовлетворенно убедилась в том, что ковер ни капли не пострадал. Она почему-то очень расстраивалась, когда портились хорошие вещи. Ковер был очень даже ничего. Добротный такой ковер, лет десять еще может послужить. Тем временем оставленная на произвол судьбы пифия стекла по стеночке прямо на пол и теперь гневно мычала, не в силах, видимо, выразить свое негодование словами. Полугномша молча взяла ее под мышки и поставила на ноги.
– А ну-ка пойдем в нашу комнату, и там ты все мне расскажешь, – непререкаемым тоном сказала она.
Лайн только обалдело кивнула – как и обычно, после таких видений, сил у нее ни на что не осталось. Рикнака деловито задула все свечи, выволокла в коридор полуобморочную
– Ну ты прям как пьянь кабацкая после трехдневной гулянки, – шипела сквозь зубы полугномша, но пифии было не до нее. Она думала. И от того, что она думала, все внутри нее сжималось и приходило в ужас. Для начала впервые в жизни ей удалось по-настоящему увидеть будущее. В том смысле, что спонтанными видениями никого не удивишь, а у нее получилось предсказать будущее человека через связь с предметом и по конкретно заданному вопросу! Да, это получилось не нарочно – просто совпало так! – но ведь получилось. Она, Лайн, держала в руках канделябр, который Лета, по всей видимости, любила (ну а как же его не любить, ведь он такой красивый!), и вслух произнесла животрепещущий вопрос. И все получилось! Хотелось бы возрадоваться этому, возликовать, и на том окончить. Но видение было, мягко говоря, безрадостным. И, судя по всему, Летке-заразе грозит нешуточная опасность. А муж ее, как на зло, запропастился невесть куда. Значит, выручать не в меру активную подругу придется именно ей – Лайн. А это именно то, чего она делать совершенно не умеет. То есть совсем. И крепкого мужского плеча, на которое в трудную минуту можно опереться, рядом не наблюдается (не считать же за такое плечо полугномшу, право слово, хоть именно на ней Лайн сейчас и висела всем весом). И широкой мужской спины, за которой можно укрыться от жизненных невзгод, не наблюдается тоже. То есть мужских плеч и спин в ее распоряжении было хоть отбавляй – сказывалась отцовская кровь, и Лайн все-таки была писаной красавицей… Но все они были какие-то неправильные и «не те». Тем более пифия сильно сомневалась, что они всерьез станут решать ее проблемы. От обиды она даже всхлипнула и хорошенько прикусила губу, дабы не разреветься прямо посреди коридора. Хороша же она будет, если обрыдает волокущую ее Рикнаку. Ладно. Она будет сильной и не станет раскисать. Она прямо сейчас возьмет и что-нибудь придумает. В конце концов, если не знаешь, как или не можешь сделать сама – пойди и найди того, кто знает как и может сделать. И убеди его тебе помочь. Этот мифический «кто-то», способный одним махом решить все проблемы, очень грел трепетную полуэльфийскую душу. Знать бы еще, кто это такой. Еще пару недель назад она не задумываясь побежала бы к господину Роутэгу. Сейчас же… Где сейчас найти человека, который сломя голову бросится спасать непутевую Летку? Верховный Магистр Тоноклаф и отец Лериетаны – не в счет. Они, конечно, всех спасут и всем помогут, но как бы потом Летке не вылететь из Академии… Весело и радостно так вылететь. Так же весело и радостно, как она влипает во всякие неприятности! Тогда кто же? Еще один близкий человек, которого знала Лайн, – чокнутый изобретатель Эйвальд. Возможно, он в силах помочь. И абсолютно точно на растерзание Летку никому не отдаст: ни господину Роутэгу, ни Верховному, ни даже ее отцу. Казалось бы, не слишком сложное умозаключение. Если бы не одно «но». От того, насколько верно она сейчас выберет себе союзника, напрямую зависит жизнь Летки. Верховный помог бы наверняка… Но рассказать ему все можно успеть даже в последний момент, если будет ясно, что своими силами им не справиться. Значит, решено. Нужно ехать к Эйвальду. Письмо будет идти слишком долго, денег на вестника у нее нет… Вспомнить бы только, где его замок. Не слишком далеко от Миловера, вроде бы.
Тем временем, Рикнака уже как раз сгружала ее на заправленную постель.
– Есть проблемы? – полувопросительно поинтересовалась она.
– Нет у меня проблем, – пифия хмуро отвернулась от полугномши, но тут же повернулась вновь: – У тебя карта есть?
– Конечно.
– Давай сюда!
Полугномша послушно нырнула в прикроватный сундук с личными вещами и молча протянула Авалайн новенькую, свернутую компактной трубочкой карту.
– Держи.
– Держу, – рассеянно ответила полуэльфка, мигом разворачивая добычу и склоняясь над ней. – Кстати, может это сойдет за ответную услугу, и ты от меня отстанешь?
Полугномша изогнула губы в ироничной усмешке и отрицательно покачала головой.
– Почему-то я так и думала. Слушай, я, честное слово, не спасала тебе жизнь! Тебя в целительском корпусе за пару дней бы на ноги поставили. А может и быстрее даже!
Полугномша так же молча пожала плечами.
– Ну вот за что ты со мной так? – буркнула пифия, снова уткнувшись в карту. Так, вот Миловер и замок графа. Хорошо, хоть это она помнит. А теперь где-то здесь… немного южнее… Вроде бы это он… Хоть бы это был он! Хороша же она будет, если ошибется замком и станет ломиться неизвестно к кому! С другой стороны, по пути всегда можно выспросить, кому замок принадлежит. Но время… Оно не терпит. Нужно ехать наверняка.
– Ты куда-то отправляешься? – вкрадчиво поинтересовалась Рикнака.
– Это. Тебя. Не. Касается, – твердо встретила ее насмешливый взгляд полуэльфка. – А за карту спасибо. Одолжишь на время? Ну, или продай? За разумную цену.
– Это не потребуется. Я еду с тобой. И карта едет с нами.
– Нет, ты не едешь со мной. Я тебя с собой не беру!
– А я не прошу разрешения. Я все еще в долгу у тебя, а в дороге у меня будет больше шансов заплатить по счетам. Или ты думаешь, мне самой нравится ходить за тобой по пятам?
Пифия, уже открывшая было рот, осеклась на полуслове. А ведь и правда, если другого выхода нет, и Рикнаке действительно придется от чего-то ее спасти, то в пути сделать это будет намного проще, нежели в относительно безопасных стенах Академии.
– Хорошо. Только нас двоих Тоноклаф не отпустит.
– Да он и одну тебя не отпустит.
– Почему же, одну может и отпустить. Мы вот как сделаем. Если он не разрешит мне уехать, придется сбежать. А это мне и правда будет легче сделать с тобой. А если разрешит, то зачем тебе напрягаться?
– Нет уж, не увиливай. Я с тобой в любом случае. А выйти отсюда – для меня не проблема.
– Не боишься вылететь?
– Намного больше я боюсь навечно остаться должной эльфийке… пусть и не чистокровной.
– Ну знаешь… – возмутилась было пифия, но тут же махнула рукой. – Ты как хочешь, а я – спать… А кто последний в кровать, тот гасит свет! – невесть с чего добавила она и рыбкой нырнула под одеяло.
– Не честно! – теперь уже возмутилась полугномша. – Ты даже не разделась!
– Разденусь под одеялом, – нагло заявила Лайн, тут же начав извиваться, стягивая с себя штаны. – Спокойной ночи.
– Издеваешься? Да я теперь ни в жизнь не засну.
– Почему это?
– Мы собираемся сбежать из Академии. Разве это не стоит того, чтобы хорошенько все продумать?
– Не-а, – потягиваясь, сообщила уже раздевшаяся полуэльфка и, отвернувшись к стенке, пробормотала: – От недосыпа цвет лица портится, а у тебя он и так не очень… так что спи давай.
Теперь настал черед полугномши возмущенно сопеть. Однако это занятие очень быстро ей надоело. Глупо выказывать недовольство, если объект, его вызвавший уже вовсю дрыхнет. Она задумчиво потрепала себя за щеку. Потом за другую.
– Нормальный у меня цвет лица, – возразила Рикнака посапывающей пифии и, не раздеваясь, легла поверх покрывала. Свечу, впрочем, погасила, хотя точно знала, что не уснет.
Глава 4
Два дня пути пролетели как одно мгновение. Погода баловала умеренным теплом и пару раз даже грибным дождиком, после которого на небе немедленно повисало коромысло радуги. Поклажи для комфортного неспешного путешествия было набрано достаточно. Ни одна злокозненная нежить пока что на меня не облизнулась. Так что радовалась я внезапной поездке, как малое дитя – каникулам в церковной школе. Да практически так оно и было. Тосковать по мужу я себе запретила решительно и категорично, едва закрыла за собой дверь нашей комнаты. Если ему там (знать бы еще где) без меня хорошо настолько, что он решил задержаться на неопределенное количество времени – флаг ему в руки, барабан на шею и попутный ветер в спину. Горевать не стану, хоть и радоваться, прямо скажем, особенно нечему. Но и слишком уж сильно страдать откровенно не хотелось. И ведь, главное, чего-то подобного, помнится, я и опасалась! Как я тогда думала? «Примет экзамены и ищи-свищи ветра в поле?» – так, кажется? И оказалась права. Только на год ошиблась. Продержался он в Академии не два семестра, а четыре. Заодно умудрился жениться на мне, идиотке, заработать себе бессонницу на нервной почве и, окончательно доконав во мне веру в жизнь и в мужчин, с чувством выполненного долга отбыл по неотложным делам. Гад и сволочь. Сволочь и гад.
Я с чувством хлопнула себя ладонью по лбу и постаралась успокоиться. Два дня о нем не думала и не стану начинать на третий! Покосилась на безоблачное небо и передернула плечами. Припекать стало только сегодня, ближе к обеду. Скоро нужно будет искать тень.
Вот возьму и не вернусь обратно! И кобылу не верну! Уж больно она мне приглянулась. Так и будем с ней таскаться по дорогам. Пыльные и несчастные.
Кобыла и вправду была хороша: нежного пшеничного колера, с тонкими длинными ногами, красиво изогнутой спиной, округлыми боками, настороженно подрагивающими ушками и хитро блестящими глазами на умной морде. Медового цвета грива, по причине приличной длины, была заплетена в тонкие умильные косички. Того же окраса хвост – в несколько крупных кос. Почему-то ее вид приводил меня в восторг. И всю дорогу я тихо восторгалась каждым ее шагом, и присюсюкивала в теплое ухо, какая она замечательная, и поглаживала по изящной шее, и едва ли не целовала в мягкую теплую морду. Раньше за мной такого не водилось. Ох, Всевышние Боги, неужто во мне просыпаются доселе так славно дремавшие «материнские чувства»? Так это, кажется, у нас в народе называют? Ну вот тот самый трепет, который, поговаривают, должна испытывать «дозревшая» женщина, умиляясь при виде любого человеческого детеныша в нежном босоногом возрасте? Может, прав был Ян, когда подбивал меня на эту сомнительную авантюру – совместное взращивание спиногрызиков?