Песнь хлыста
Шрифт:
Он отвернулся от надсмотрщика, который так и застыл согнувшись. Сеньорита Доротея, по-прежнему стоявшая у окна, наблюдала за тем, как убирали тело пеона. Голова его безжизненно склонилась набок, ноги были нелепо раскинуты в стороны. Она слегка улыбалась невинной улыбкой, чувствуя себя совсем юной и неискушенной оттого, что в этом мире ей еще многое предстоит узнать.
Дон Томас поглаживал худые, загорелые щеки, заканчивая каждое движение любовным прикосновением к седой эспаньолке.
— Что ты хотел сказать? — спросил он надсмотрщика. — Ты знал Хулио Меркадо?
— Боже упаси, сеньор, — ужаснулся тот. — Упаси Господь от знакомства с таким негодяем… чтобы я видел его лицо или знал его… Боже упаси от такого знакомства. — И он принялся кланяться, пятясь задом из комнаты.
— Погоди минутку, — остановил его дон Томас. — Что ты хотел?
— Да так, сеньор, ничего особенного. Только хотел сказать, что к нам пожаловал жандарм. Просит позволения переговорить с вашим превосходительством.
— Я не ваше превосходительство, дурак.
— Как будет угодно вашему превосходительству.
— В другой раз не обращайся ко мне «ваше превосходительство».
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Однако дон Томас не рассердился, а наоборот — улыбнулся.
— Надо же, какие дураки! — пробормотал он. — То, что усвоено за несколько веков, невозможно выбить всего лишь одним поколением нового режима… Ладно, мальчик мой, приведи сюда этого жандарма, будь добр.
На самом деле сельская жандармерия, являясь отборными полицейскими силами Мексики, имела право свободного входа куда угодно и когда угодно. И то, что они были свирепы, как псы для травли, а также то, что на них лежала вина за множество кровавых преступлений, ничуть не умаляло, а только усиливало их авторитет. Дон Томас относился к ним как к национальному институту власти, и ему, добропорядочному мексиканцу, полагалось гордиться ими.
Надсмотрщик тут же вернулся в сопровождении кривоногого, приземистого жандарма с исполосованным шрамами лицом. Кривоногий поклонился всем присутствующим, потом, сделав несколько шагов в сторону дона Томаса, отвесил ему отдельный поклон. Не все жандармы так хорошо воспитаны, и Леррас едва не расплылся в улыбке от удовольствия.
— С чем пожаловали?
— Сеньор, — сказал жандарм, — мне нужно поговорить только с вами, наедине.
— Вы и говорите только со мною, — отозвался дон Томас. А когда жандарм бросил взгляд в сторону дона Эмилиано и Доротеи, добавил: — Остальные — члены моей семьи или вскоре ими станут.
Тем временем надсмотрщик уже исчез.
Жандарм замешкался, несколько секунд не спуская глаз с дона Эмилиано и Доротеи Леррас. Наконец, собравшись, представился:
— Меня зовут Бенито Халиска, я сержант сельской жандармерии.
— Я разглядел ваши знаки различия, — дружелюбно произнес дон Томас.
— Моя задача, — начал Халиска, — заключается в том, чтобы выследить одного грабителя-гринго, наемного стрелка, убийцу и вора, известного в нашей стране под кличкой Эль-Кид.
— Слышал об этом американском отродье, — кивнул дон Томас. — Но что привело вас именно сюда?
— То, что он недавно побывал здесь, — напрямую объяснил жандарм.
— И кто же его видел?
— Дон Эмилиано. — Жандарм поклонился Лопесу.
— Ты что несешь, идиот? — разозлился дон Эмилиано.
Слегка вздернув голову, Халиска несколько недружелюбно посмотрел на него.
Доротея тоже глянула на жениха и улыбнулась. Ей нравилось, что человек, которому она собиралась доверить свое сердце, мог отпустить крепкое словцо. Ничто так не радует женщину, как сознание того, что ее возлюбленный — настоящий мужчина.
— Я говорю, — медленно начал жандарм, — о той ночи, которую дон Эмилиано наверняка не забыл. — Халиска выражался прямо, но, как истинный мексиканец, все же проявил некоторую дипломатичность. — О той самой ночи, когда были украдены лошади сеньора Лерраса, — добавил он.
И хотя дон Эмилиано не носил кинжала, его рука непроизвольно потянулась к поясу. Несмотря на то что его волосы были почти такими же светлыми, как у Доротеи, он был настоящим мексиканцем.
— На что ты намекаешь, пес? — грозно выкрикнул он.
— Успокойся, Эмилиано, — обратился к нему дон Томас.
Лопес, подавив гнев, с тревогой посмотрел на даму сердца.
Доротея повернула к нему очаровательное личико и улыбнулась. Трудно было сказать, догадалась ли она, что её жених оказался совершенно беспомощным в руках бандитов, или сама мысль о страданиях — даже если они выпали на долю возлюбленного — доставляла ей удовольствие.
Дон Эмилиано пожал плечами, но тут же пожалел о своей забывчивости — спину еще сильно саднило.
А жандарм между тем продолжал:
— Бандит, который побывал здесь, и есть тот самый гринго по прозвищу Эль-Кид.
— Не может быть! — воскликнул дон Томас.
— Это точно был он, — настаивал жандарм.
— Откуда вам это известно?
С трудом сдерживая гнев, дон Эмилиано шагнул вперед.
— Мне это известно, сеньор, — заявил жандарм, — потому, что я уже давно охочусь за ним.
— И как давно?
— С тех самых пор, как у меня появилось вот это. — Жандарм коснулся пальцами двух белых рубцов на лице, походивших на заглавные буквы.
— Все это прекрасно, — промолвил дон Томас, — но бездоказательно.
— То, что проделал этот гринго, не под силу никому другому.
— Объясните, — потребовал Леррас.
— Сеньор, вам будет не слишком приятно это слышать.
— Тем не менее я хочу знать все.
Жандарм покосился на дона Эмилиано, потом спросил:
— Сколько стоит жизнь пеона?
— Несколько песо. А что?
— Тогда судите сами, сеньор, что это должен быть за человек, чтобы подвергать себя смертельной опасности из-за какого-то пеона — пусть даже запоротого чуть ли не до смерти?