Песнь камня
Шрифт:
— Я хочу сказать, — как выясняется, произношу я, — мы же в топливном складе. — Звучит неубедительно. Надеюсь, зажигалка светит достаточно слабо и лейтенант не увидит, как я краснею.
Лейтенант смотрит недоверчиво, оглядывает темный подвал.
— Что-нибудь взрывчатое?
— Думаю, только это. — Я показываю на гору булыжников, где, как мы полагаем, упокоился снаряд.
— Маловероятно, — отвечает она, затягиваясь. — Вот, подержите, — приказано мне. Выдана зажигалка. Свет бледен. Как странны вещи, которых не хватает. Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз видел батарейку от фонарика. Лейтенант наклоняется, прикусив
— Держите свет ближе, — говорит лейтенант. Я подчиняюсь, — Ха, — произносит она, держась за потолок и наклоняясь оттолкнуть что-то с дороги. — Вот он. — Я вижу вздутый бок мерцающей металлической оболочки. Она смахивает с него пыль, касается нежно, точно мать — головки ребенка. — Два-десять, — выдыхает она. Дрожь сотрясает подвал, и из дыры в столовой доносится грохот далекого взрыва. Лейтенант снова садится, отряхивает ладони, видимо, не слыша. — Сверху до него добраться удобнее.
Под наблюдением лейтенанта двое мужчин ковыряют временный могильник снаряда, стоя на коленях на раздробленном полу столовой и выгребая через дыру камни и дерево. Струя из трубы над обеденным столом сократилась до капели; вода натекла к наружной стене длинным, слабо дымящимся озером. Наверху, на этаже, где расположена моя спальня, кто-то из слуг пытается досками и старыми матрасами заткнуть бреши глотку; эти старания снова поднимают тучи оседающей вертлявой пыли. То и дело из дыры падает кусок штукатурки, крошечной рассыпчатой бомбой ударяясь об пол подле нас.
За спиной раздается шум: рыжий солдат, с комической осмотрительностью шагающий по пыльной пленке, тащит что-то длинное и черное. Он подходит к лейтенанту, изображает нечто вроде полупоклона и, бормоча, вручает ей одеяние. Это длинная черная мантия с красной подбивкой. Полагаю, отцовская. Солдат отходит, она улыбается и благодарит. Смотрит на меня со снисходительным удивлением, затем надевает, распахнув и завернувшись в нее. Мантия ложится ей на плечи тенью.
Еще одна бомба-штукатурка пикирует с потолка и разбивается возле двоих, убирающих со снаряда куски кладки; солдаты подскакивают. Озираются, затем возвращаются к работе. Лейтенант смотрит вверх, машет ладонью перед лицом.
— Столько пыли, — замечает она. Я тоже смотрю вверх.
— И вправду. Но у замка на просушку было четыре столетия.
Она только хмыкает, хлопает в ладоши, подняв пыль, и в крошечном самуме в своей трагической мантии разворачивается; ее следы на нашем разбитом, выбеленном полу — точно звериная тропа в снегу.
По-прежнему облаченный в простыню, я, стараясь не дрожать, выхожу на крепостную стену с лейтенантом и ее людьми. Она опускает бинокль.
— Не видать, — говорит она. Ее короткие пальцы постукивают по каменной кладке, она щурится, вглядываясь в даль.
Артобстрел прекратился, развесив утро сушиться, и роса лежит на плавных гребнях и игольчатых деревьях застенчивой вуалью — земля прикрылась после фанатичного изнасилования далеким орудием. Снарядов нет уже минут десять. Последний ударил ближе всех — не считая того, что пронзил замок, — в
— Вы знаете, кто может в нас стрелять? — спрашиваю я. Ноги окоченели, но я хочу выяснить что только возможно.
Она кивает, не глядя на меня:
— Да. Наши старые друзья, — Достает из портсигара новую сигарету, закуривает. — Неделю или две назад мы пытались отбить пушку, которая сейчас стреляла, но они затащили ее в холмы. — Она затягивается.
— И теперь мы у них как на ладони, — замечаю я с улыбкой.
Она смотрит на меня. Не впечатлилась.
— Мне кажется, мы их вчера почти отыскали. — Она пожимает плечами. — А думали, они ушли. Видимо, нет. Наверно, знают, где мы. Пытаются нас выбить.
Я молчу еще две затяжки, потом спрашиваю:
— Что вы будете делать?
Еще одна затяжка. Она стряхивает пепел в ров и внимательно разглядывает тлеющий уголек сигареты. Что-то в этом жесте заставляет меня содрогнуться, точно наша лейтенант обычно проверяет, подойдет ли этот мерцающий кончик для тела допрашиваемого.
— Думаю, — задумчиво отвечает она, — следует забрать у них пушку.
— А. Понятно.
— Нам она нужна: разбить или оставить себе. Надо забирать ее или уходить. — Она оборачивается ко мне с этой своей слабой улыбкой. — А уходить я не хочу. — Снова смотрит в сторону. — Мы приблизительно представляем, где они; пошлю парней на разведку. — Она облокачивается, вытянув вперед сцепленные руки. Рассматривает золотое колечко с рубином на мизинце, потом взгляд снова останавливается на мне. —Я, возможно, попрошу вас попозже вместе со мной посмотреть кое-какие карты, — сощурившись, прибавляет она. Я не реагирую. — Мы нашли какие-то в библиотеке, но не все дороги, похоже, совпадают, — мы сверяли вчера, когда ездили на запад.
— Это довольно старые карты, — уступаю я. — Во владениях Андерса за много лет дороги через лес сильно изменились. Там поставили новые мосты, запрудили одну реку; много всего.
— И много вам известно, Авель? — спрашивает она вроде бы рассеянно, но при этом чешет затылок.
— Достаточно ли, чтобы стать вашим проводником, вы хотите сказать?
— Мм-хмм. — Она снова затягивается, затем щелчком отправляет сигарету в ров. Там по-прежнему вдоль берегов плавают зяблики. Не знаю, заметила она или нет.
— Полагаю, да, — говорю я.
— Вы будете? Нашим проводником?
— Почему нет? — пожимаю плечами я.
— Это опасно.
— Как и оставаться здесь.
— Да, разумно, — Она оглядывает меня с ног до головы. — Сейчас я отпущу вас одеться. Приходите в библиотеку через десять минут.
Десять минут, чтобы привести себя в порядок и одеться? Видимо, лицо меня выдает.
— Ладно, — вздыхает она. — Двадцать минут.
Времени уходит несколько больше, хотя одеваюсь я, наверное, быстрее, чем когда-либо в жизни, не считая тех случаев, когда присутствовал некий настойчивый стимул, вроде звуков, выдающих нежданное возвращение известного ревнивца-мужа.