Песнь ледяной сирены
Шрифт:
А еще у нее оказались мертвые глаза – кусочки льда, втиснутые в пустые глазницы.
Летта откинула голову назад, расхохоталась. И вдруг начала танцевать. Это был причудливый, диковатый танец, который ей – нежной, женственной – нисколько не подходил. Поглощенная этой мыслью, Сольвейг не сразу заметила, что и без того светлая кожа Летты стремительно бледнеет, от нее начинают отделяться белые хлопья. Хлопья, слишком сильно похожие на снег…
Летта… развоплощалась – как делали это тилкхе, уходя в свой призрачный мир. Она танцевала
Сольвейг вспыхнула. Как она могла быть такой глупой! Ее обманула пурга-пересмешница – та, что овладев мастерством притворства, могла принимать любую форму. Та, что прикрывала мертвую душу масками из людских личин.
Ненависть к духам зимы и злость на собственную доверчивость сплелись воедино, и что было сильнее – не разобрать. Однако жалеть или клясть себя было некогда – хлопья снега, только что бывшие Леттой, ринулись к цепочке оставленных Сольвейг следов. Снег кружил и вьюжил, заметая их. Отрезая ей путь домой.
«Нет!»
Сольвейг бросилась назад. Пересмешница швырнула снегом в глаза, ослепляя. В тишине леса снова раздался хохот – незнакомый, чужой, так не похожий на мелодичный смех Летты. Сольвейг замахала руками, отгоняя духа зимы, что волчком крутился у ее лица. Слишком много времени ушло на то, чтобы снова начать видеть. Когда пурга улеглась, перед Сольвейг простиралось ровное снежное полотно. Она обессилено опустилась на него. И как ей теперь отыскать дорогу к дому?
Смех пурги-пересмешницы продолжал звучать в ее голове – назойливой мелодией, сводящим с ума скрипом ногтя по стеклу. «Замолчи», – взмолилась Сольвейг, зажимая ладонями уши.
«Он такой милый парень! Рыжий, с веснушками. Он так смущается, когда видит меня…». «Родная, это лучший твой наряд». «Помни: ты не одинока».
Сольвейг всхлипнула. Всюду ее окружал голос Летты – настоящий, повторяющий уже когда-то сказанные слова. Пурга-пересмешница кружила вокруг нее стаей снежинок, воем ветра подражая Летте.
«Подожди, пока не надевай!» День, когда она подарила Сольвейг льдисто-костяное ожерелье. Горькая, злая ирония: день рождения младшей сестры перетек в ночь исчезновения старшей, что располовинила и без того маленькую семью.
«Они живы, пока ты помнишь». Летта, конечно, говорила о родителях.
Слезы навернулись на глаза, но, странное дело, Сольвейг стало чуточку легче. Она отняла от ушей ладони, прикрыла глаза. И пускай это лишь пурга-пересмешница говорила с ней голосом ветра, шелестом, свистом и воем, облаченными в иллюзорные, хрупкие слова, так приятно было представить, что Летта сейчас рядом с ней.
В памяти ожил ее образ: светлый, чистый, всегда будто искрящийся – энергией, жизнелюбием, силой ледяных сирен, что переполняли Летту.
Она вспоминала, как спорилась работа, когда они делали ее вдвоем. У Летты хорошо получалось украшать лентами и бусинами сшитые Сольвейг платья. Она даже наловчилась делать это с помощью дара сирен: словно плененная ее Песнью, ледяная игла аккуратно оставляла стежок за стежком. Сольвейг вспоминала их вечера у разожженного камина. Мелодию скрипки, что лилась из-под пальцев, очарованный взгляд сестры. Этот взгляд, отраженный в ее собственном сознании, позволил Сольвейг увидеть себя глазами Летты. Он вдруг открыл ей простую истину, что пробрала ее до мурашек.
Летта гордилась ею.
Сольвейг настолько боялась разочаровать сестру, что не замечала очевидного. Когда остальные видели в ней незадачливую ледяную сирену, Летта восхищалась ее талантом. Пусть он и не был связан с родовым даром, но разве это важно, когда страсть, что приносит тебе счастье, вызывает улыбку на чужом лице?
«Когда я найду ее, когда вернусь с ней домой – я сделаю все, чтобы стать лучшей во всем Крамарке скрипачкой. Поеду в Нордфолл, найду лучшего учителя и буду учиться музицировать. Буду играть прекрасные мелодии и может даже… создавать свои»
По легендам, бытующим среди жителей Крамарга, пурга-пересмешница заманивала доверчивых путников в гущу леса лишь для того, чтобы выпить их тепло. Чего дух зимы никак не мог ожидать, так это того, что его чары вдохнут в Сольвейг новые силы, придадут ей так необходимой сейчас решимости.
«У тебя не выйдет меня заморозить. Ледяная стихия есть и в моей крови».
Сольвейг медленно поднялась, отбросила на спину белоснежные волосы. Она вернет свой голос. Она найдет сестру. Она докажет, что никаким силам их не разлучить.
Даже свите Белой Невесты и детям Хозяина Зимы.
Глава шестая. У судьбы огненные крылья
– Чертов везунчик, – пробормотал Нильс.
Морщась, он поднялся на кровати. Поврежденную руку ему перебинтовали лоскутами ткани, смоченными в специальном отваре, который был призван вытянуть магию Хладного. Но пока на теле все еще выделялись ярко-голубые, выпуклые вены, что под кожей стали стеклянными и наверняка причиняли ему сильную боль. Однако Нильс отчаянно храбрился и, кажется, искренне расстроился, когда понял, что несколько дней ему придется соблюдать постельный режим и копить силы для нового патруля.
– Ты о чем?
– Брось, малыш-феникс, – фыркнул Нильс. – Она, как и ты, огненный серафим. У тебя проблемы с пламенем, а она чихать хотела на проблемы с пламенем. Она огнеустойчива, понимаешь?
Эскилль отвел взгляд. Конечно, он не мог не думать об этом. Откровенно говоря, это все, о чем он мог думать со вчерашнего дня. Бессонная ночь, одни и те же мысли по кругу. Аларика прекрасна и она – огненный серафим. Единственная, кто может выдержать противоестественный жар его касания.
Судьба?