Песнь ледяной сирены
Шрифт:
Пурга-пересмешница потерянно прошептала:
– Летта…
Сольвейг обломала нижние ветви сухой, лишенной иголок, ели. Разложила их на прямо на снегу, не сумев оголить землю.
– Не надо. Огня. Не надо.
«Разве вы не страдаете от недостатка тепла?»
– Человеческое… греет. Живое… ранит.
Сольвейг сердито мотнула головой. Она не станет жалеть духа зимы – если пересмешнице не нравится огонь, пусть уходит. А ей нужно отыскать сестру.
Трением сухих веток она выжгла искру – Летта когда-то научила. Ледяные сирены прекрасно управлялись с родной стихией, а вот огонь им приходилось
– Такое близкое соседство с лесом опасно, – как-то сказала ей Летта. – Не обманывайся, думая, что лес – лишь стена вечнозеленых деревьев. Лес живой. Он во многом подобен нам, сиренам и людям. Он может быть как добр к тебе, так и суров. Может вывести тебя из темной чащи, а может в нее заманить. Лучше не ждать от него милости, а быть готовой ему противостоять. И не злить его понапрасну: тушить костры, не охотится на зверей, не рубить деревья…
– Но разве деревья не нужны нам, чтобы создавать книги? – удивленно спросила малютка Сольвейг.
– Нужны. Вот только говорят, не зря в лесу так часто теряется заигравшаяся детвора, как бы ни просили матери не уходить далеко от дома. Мы забираем детей леса, а он в ответ забирает наших. – По выражению лица Летты сложно было сказать, считает ли она сказанное лишь жутковатой легендой или же искренне верит в нее.
Именно тогда она и научила младшую сестру разводить костер, чтобы дымом привлечь внимание огненных стражей – надежных защитников Атриви-Норд. А Сольвейг еще долгое время, открывая ту или иную книгу, шепотом просила у леса прощения. Просто на всякий случай.
Сухие веточки и хвоя вспыхнули почти мгновенно, сверху Сольвейг бросила ветки покрупней. Пурга-пересмешница, испуганно вскрикнув, отшатнулась. Она могла бы и вовсе скрыться в лесу, подальше от жалящего жара, но почему-то осталась стоять, печально глядя на Сольвейг. Лицо ее поплыло – снежинки, что его заменяли, начали таять. Когда снег стал водой, на месте духа зимы остался только ветер.
Сольвейг отвернулась к огню, кусая губы. Она ничем не могла помочь пурге-пересмешнице. Да и не должна помогать. Дружба между людьми и духами зимы все равно невозможна.
Костер разгорелся быстро. Сольвейг сидела подле него, заворожено глядя на танцующие язычки пламени. Его жаркое дыхание отогрело надежду, что было в ней заледенела: надежду выбраться из леса и с помощью стражей отыскать сестру.
Холодный ветер не отступал даже в опасной близости от огня – ярился, пытался ударить ее по щекам, разметать белые волосы Сольвейг. Стало вдруг так одиноко... Вокруг, куда ни глянь, лишь белые шубки, сброшенные с плеч елей. И кажется, что прежний мир исчез, что в этом, новом, ничего уже не осталось. Ничего, кроме Сольвейг и бесконечного снежного полотна. Быть может, говоря об их схожести, пурга-пересмешница имела в виду щемящую тоску и грусть, что снедали душу? Потому что глаза пурги, хоть и были лишь осколками льда, отчего-то казались Сольвейг печальными.
Сольвейг часто грустила, когда думала о родителях. Когда думала о даре ледяных сирен, что был заперт в ней из-за порванных Хладным связок. Когда просыпалась от кошмаров, рожденных воспоминаниями о той самой ночи, которая перевернула ее жизнь раз и навсегда, отобрав и голос сирены, и маму. И лекарство от грусти во всех ее оттенках и воплощениях всегда было одно.
Музыка.
Сольвейг подняла с земли скрипку. Нежно провела пальцем по промерзшему дереву, прижала его к плечу, словно головку младенца, которого баюкала в своих руках. Не знала, что будет играть. Просто заиграла.
Ноты хрупкие, словно снежинки, нежные, словно шелк, и перламутровые, словно жемчужины, падали на белую землю. Монохромный пейзаж ожил, будто в него плеснули новых красок. Музыкой Сольвейг стирала безликость мира.
Так ткет свое кружево Белая Невеста на стеклянном полотне окна. Там хрустальная ниточка, там инеевый завиток. Те же узоры ткала сейчас Сольвейг, только ее нитями были ноты. Смычок скользил по струнам, порывисто, торопливо, будто боясь не успеть. Не успеть воплотить в музыке все, что взросло в Сольвейг за долгие дни и бессонные ночи. Струны, словно спицы в руке вязальщицы, ткали мелодию, что мягким эфемерным пледом укутала лес.
Сольвейг не сразу заметила, что в окружающем ее пространстве что-то изменилось. В это безмолвное, навеки застывшее белое море, добавили капельку жизни. Ею, сплетенной с музыкой, что рождала скрипка, был танец.
Удивленная, Сольвейг усилием воли заставила себя не отнимать смычка от струн. Музыка лилась, и в такт ей кружился ветер. Вальсировал со снежинками на безопасном расстоянии от огня, но кто из них вел в этом танце, понять было непросто. Музыка ускорилась, снежинки в промороженном воздухе затанцевали с еще большей страстью.
Сольвейг играла так долго, сколько позволяли уставшие пальцы, а пурга-пересмешница танцевала рядом с ней.
Глава восьмая. Слишком много огня
Окрыленный тем, что в его жизни внезапно появилась крылатая союзница, Эскилль с удвоенной энергией взялся за разгадку тайны Сердцевины. Но для начала, разумеется, нужно было ее найти. И в этом и состояла главная сложность.
Чтобы не заплутать в Ледяном Венце и не угодить в самую опасную часть мертвого леса, Сердцевину, огненные стражи разработали особую систему. Во время патруля, за неимением других ориентиров, они выжигали метки на стеклянных стволах и переносили их на карту. Это оказалось куда надежнее, чем ориентироваться по компасу, который, чем ближе к сердцу Ледяного Венца, тем больше сбоил. Как выразился Нильс, «слетал с катушек».
Каждый раз, когда стражи замечали, что защитная магия их оберегов переставала действовать (чаще это выяснялось с помощью незапланированной встречи с одним из духов зимы), они оставляли соответствующую метку. Если, конечно, попавшийся им дух был безобиден, и от него не надо было убегать со всех ног. Таковыми чаще всего оказывались поземки-скиталицы – за людьми они наблюдали с молчаливым интересом, но не нападали никогда. Бывало, и вовсе пролетали мимо, словно не заметив. Сестры-метелицы, всегда блуждающие группками, слыли самыми любопытными и разговорчивыми – и самыми разумными – из духов зимы. Они часто заводили беседы с людьми. Говорят, если им вежливо ответить и оставить в качестве небольшой платы тепло своего дыхания, они могли и вовсе вывести заплутавших из Ледяного Венца.