Песнь ледяной сирены

Арнелл Марго

Только мысли о Летте помогли ей взять себя в руки. Она не сможет помочь сестре, если будет лить на снегу слезы.

«Дыши», – приказала Сольвейг самой себе. И глубоко задышала.

Темная пелена перед глазами медленно рассеивалась. Взяв себя в руки, она направилась вперед. А Белая Невеста все кружилась рядом вместе со своими ветрами. Притворялась подругой, а сама выжидала, когда в венах Сольвейг окончательно остынет кровь. Ей, слишком мертвой даже для духа, уже не поможет чужое тепло.

– Бедное дитя, – прошептал

кто-то рядом. В глубоком, словно колодец, женском голосе плескался целый океан сочувствия. – Она уже мертва. Разве ты этого не понимаешь?

Сольвейг вздрогнула. Брошенные в тишину зимнего леса слова отозвались в сердце болезненным уколом.

– Она замерзла в Ледяной Чаще, куда Дыхание Смерти ее привело. Уснула вечным сном…

Сольвейг не желала признавать правоту слов невидимки, что не пожелала прикрыть свою ветреную сущность привычным для человеческого глаза обликом. Но ее пробрал холод. Всем известно – духи знают куда больше смертных.

Нет. Это не могло быть правдой. Не могло.

– Сирена, лишенная голоса… в тебе столько отчаяния, столько боли… Я могу забрать ее, чтобы тебе стало чуточку легче. Чтобы ты смогла жить настоящим, а не прошлым.

Сольвейг замотала головой. Она не желала отказываться от прошлого – чтобы это ни значило в понимании духа зимы. Та все же проявилась – миниатюрная и полупрозрачная, будто подтаявшая в стакане льдинка. Черт лица почти не разобрать, только глаза источают голубоватый свет, слишком потусторонний, неестественный, чтобы принадлежать живым.

– В тебе столько горестных воспоминаний, столько страха и тоски! Ты потеряла все – родителей, сестру, голос. Ты осталась совсем одна, тебя некому защитить! Я не смогу тебе помочь, и совсем скоро ты умрешь здесь, в одиночестве!

Сердце сжалось, превратившись в пульсирующий сгусток боли. Мама, папа… их больше нет, их давно уже нет с ней рядом. Но неужели Летта сейчас с ними? Неужели их души воссоединились? Неужели бросили ее здесь, на этой вечно холодной земле, полной тварей Белой Невесты и Хозяина Зимы?

Дух зимы продолжала жалить ледяную сирену словами. Но голос ее был полон сочувствия и печали – она будто пыталась разделить последнюю с Сольвейг.

– Ты так хотела обрести дар… но вместо этого все потеряла. Как же, должно быть, больно для ледяной сирены стать немой!

Все тело Сольвейг, все ее эмоции и мысли окутала серая, вязкая тоска. С каждым мгновением, с каждым звуком голоса зимнего ветра она все глубже погружалась в ее трясину.

– Всеми брошенная, немая, заплутавшая в лесу, в одном шаге от погибели, которая настигла твою сестру. Мне так жаль, но я не могу тебя спасти…

Сердце ледяной сирены уже готово было разорваться на маленькие клочки.

– Плачь, дитя сирен, плачь – выплесни свою тоску растаявшим снегом и солью. Я избавлю тебя от боли.

Сольвейг растерянно мазнула ладонью по щеке – она что, действительно плачет? Дух зимы подлетела совсем близко, коснулась ее прохладной рукой, утешая. На мгновение закружилась голова, а потом… А потом и впрямь стало легче. Боль, что гнездилась внутри, отступила, словно дикий зверь, испугавшийся подступающего к нему огня. А зимний ветер, присев рядом с Сольвейг, осторожно и ласково касался ее мокрых щек кончиками пальцев – будто хотел забрать себе крупинку ее душевной муки.

Сольвейг удивленно моргнула. Дух зимы изменилась – исчезла куда-то прозрачность ее тела, словно она вдруг передумала быть бесплотной. Незнакомка все еще мало походила на человека – кожа ее светилась призрачным голубоватым светом, но Сольвейг больше не видела сквозь нее покрытые пушистыми снежными варежками лапы ели.

«Что с тобой происходит? – написала она смычком на снегу. – Ты меняешься».

Дух зимы натужно рассмеялась.

– Ну что ты, глупышка, я всегда была такой. Это твой усталый разум с тобой играет.

Она положила на плечо Сольвейг прохладную ладонь, и тревога, что змеей обвила сердце, вспугнутая, ускользнула прочь. Другой рукой незнакомка вновь коснулась ее щеки, стерла с кожи последние слезинки. Сольвейг выдохнула, в морозный воздух взвилось облачко пара. Она чувствовала себя – нет, не опустошенной, как часто бывает после отчаянных слез. Скорей… легкой, как перышко.

Боли больше не было. Не было ни тревог, ни страха, ни отчаяния – всего тесного сплетения чувств, что переполнял ее до встречи с незнакомкой. Казалось, из души Сольвейг вынули все темное, а пустое пространство заполнили сахарной ватой – воздушной, сладкой, невесомой.

Сольвейг перевела на незнакомку восхищенный взгляд. И почему она не замечала раньше, как прекрасна ее спасительница? Чудесные темные локоны, чуть раскосые глаза и кожа цвета карамели… Такая редкая здесь, в царстве холода, какая-то иноземная красота.

– Пойдем. Я покажу тебе свободу, – протягивая руку, шепнула она.

Сольвейг благодарно ей улыбнулась. Подхватила скрипку с так и не оттаявшей земли возле костра и вложила свою ладонь в ладонь незнакомки. Они шли куда-то сквозь чащу, мимо прячущихся под снежными шапками и бесстыдно голых елей. Сольвейг не боялась ни духов зимы, ни диких зверей, ни исчадий льда. Страх ушел, будто его никогда не существовало.

Сколько времени они блуждали, Сольвейг не знала. Само время потеряло свою значимость, обесценилось, стало к ее жизни лишним довеском. Но прекрасная незнакомка сдержала слово. Свобода предстала глазам Сольвейг гребнем стеклянными деревьями, что натянули на ветки серебряные перчатки инея, а корни укрыли белым пледом. Удивительную рощу озаряли солнечные лучи. Они наполняли стеклянные стволы ярким золотистым светом, а серебро на ветвях – разноцветным мерцанием. Так непохоже на мрачную темную чащу, из которой вышла Сольвейг!