Песнь о Лии
Шрифт:
На лице Лии было сомнение, Гурли отрицательно замотал головой.
— Нет, Роб. Не так. Мы проводили опыты с Сосуном, и…
Видимо, он заметил, как брови у меня поползли вверх. И замолчал.
— Как к этому отнеслись шкины? — спросил я.
— Мы им не говорили. Им бы это не понравилось, совсем не понравилось. Сосун — просто животное, но он их божество. Вы же знаете, нельзя шутить с божеством. Долгое время мы не решались, но когда Густаффсон перешел в их веру, надо было сообщить старине Стюарту. Он отдал приказ. Однако мы ничего не добились.
— Может, только шкины так восприимчивы? — спросил я. Слабая попытка выпутаться.
— Да нет, — криво улыбаясь, сказал Валкаренья. — Еще мы.
В лифте Лия была необычайно молчалива, почти замкнута. Я решил, что она обдумывает последний разговор. Но как только за нами захлопнулась дверь номера, она повернулась и крепко обняла меня.
Слегка испуганный этим объятием, я поднял руку и стал гладить ее мягкие каштановые волосы.
— Эй, что случилось? — пробормотал я.
И снова передо мной оказалась женщина-вампир, большеглазая и хрупкая.
— Возьми меня, Роб, — с внезапной настойчивостью нежно проговорила она. — Пожалуйста. Возьми прямо сейчас.
Я улыбнулся, но это была недоуменная улыбка, совсем не та похотливая ухмылка, которую я обычно приберегал для спальни. Когда Лия возбуждалась, она становилась озорной и проказливой, но сейчас вид у нее был встревоженный и незащищенный. Я ничего не понимал.
Но времени на вопросы не было, и я не стал их задавать. Я просто молча привлек ее к себе и стал целовать, и мы пошли в спальню.
И мы любили друг друга, любили по-настоящему так, как не дано беднягам Обыкновенным. Наши тела слились, и я почувствовал, как Лия напряглась и стала читать мои мысли. Она отдавалась мне, а я открывал ей свою душу, и меня заливало идущим от нее потоком любви, беспомощности и страха.
Потом все кончилось. Так же внезапно, как началось. Наслаждение Лии обдало меня мощной горячей волной, и мы вместе вознеслись на гребень этой волны. Лия крепко вцепилась в меня, ее глаза сузились, она, казалось, впитывала любовь.
И вот мы лежали в темноте, и звезды Шки светили нам в окно. Лия свернулась калачиком, припав головой к моей груди, и я ласкал ее.
— Было хорошо, — улыбаясь в звездную ночь, мечтательным, сонным голосом произнес я.
— Да, — ответила Лия. Она говорила робко и тихо, так тихо, что я едва слышал. — Я люблю тебя, Роб, — прошептала она.
— Ага. И я люблю тебя, — сказал я.
Она высвободилась, слегка отстранилась, подложила руку под голову и, улыбаясь, стала смотреть на меня.
— Да, любишь, — подтвердила она, — Я прочла это. Я знаю. И ты знаешь, как я люблю тебя, правда?
Я
— Конечно.
— Знаешь, нам повезло. У Обыкновенных есть только слова. Бедные они, несчастные. Как можно общаться только при помощи слов? Как можно знать? Они всегда врозь, они пытаются дотянуться друг до друга и не могут. Даже когда они занимаются любовью, даже в высший миг наслаждения они разделены. Они, наверно, ужасно одиноки.
В ее словах слышалась какая-то… тревога. Я смотрел на Лию, в ее ясные, счастливые глаза и думал об этом.
— Возможно, — наконец произнес я. — Но для них это не так уж плохо. Они не знают, что бывает по-другому, И они тоже стараются любить. Иногда им удается преодолеть барьер.
«Лишь только голос и прикосновенье, и снова — темнота", — грустным, нежным голосом процитировала Лия. — Мы счастливы, ведь так? Мы не обделены.
— Мы счастливы, — подтвердил я.
И попытался прочитать ее чувства. Удовлетворение смешалось в ее душе со следами задумчивости, тоски и одиночества. Но было что-то еще, в глубине, почти исчезнувшее, но все-таки смутно определимое.
Я медленно сел в постели.
— Эй! Ты чем-то обеспокоена, — сказал я. — И перед тем как мы вернулись домой, ты была испугана. Что случилось?
— Не знаю, — ответила она. В ее голосе было недоумение, и она действительно недоумевала, я прочитал. — Я была испугана, но не знаю почему. Наверно, из-за Посвященных. Я все время думаю, как сильно они любили меня. Они даже не знали меня, а любили так сильно и понимали, это почти как у нас с тобой. Это… я не знаю. Это меня встревожило. Я не думала, что кто-то, кроме тебя, будет меня так любить. И они были так близки друг другу и мне, настолько вместе. Мы с тобой держались за руки и разговаривали, и мне стало немного одиноко, я бы хотела, чтобы мы с тобой были так же близки. После того, как они делились со мной частью своей души, одиночество показалось мне пустотой. И я испугалась. Понимаешь?
— Да, — легко прикасаясь к ней рукой и сознанием, ответил я. — Понимаю. Мы понимаем друг друга. Мы вместе, почти как они. Обыкновенные не могут об этом и мечтать.
Лия кивнула, улыбнулась и прижалась ко мне. Мы заснули, обнимая друг друга.
Я опять видел сон. И опять на рассвете он исчез. Это вызвало у меня досаду. Сон был приятный и радостный. Я хотел его вернуть, но не мог ничего вспомнить. Наша спальня, залитая резким светом дня, казалась убогой по сравнению с яркими красками моего забытого видения.
Лия проснулась после меня — и снова с головной болью. На этот раз она держала таблетки под рукой, на тумбочке у кровати. Она скорчила рожицу и приняла таблетку.
— Это, должно быть, от шкинскаго вина, — предположил я. — Что-то в нем нарушает твой обмен веществ.
Она натянула чистый комбинезон и сердито посмотрела на меня.
— Ха. Мы ведь вчера пили валтаарское, помнишь? Отец угостил меня первым стаканом валтаарского, когда мне было девять лет. У меня от него никогда не болела голова.