Песнь о Трое
Шрифт:
Сдерживать армию было бесполезно. В день своего триумфа воины выпустили из себя всю свою злобу за десять лет жизни на чужбине, за погибших товарищей и неверных жен, всю ненависть ко всему троянскому, будь то человек или вещь; они рыскали по окутанным дымом переулкам, словно звери. Я нигде не видел Агамемнона. Возможно, я так торопился покинуть город отчасти и потому, что не хотел встречаться с ним в этот день, день полного разорения Трои. Это была его победа.
Когда я отъехал недалеко от крепости, из боковой улочки появился Одиссей и приветственно замахал мне рукой:
— Уже уезжаешь?
Я уныло посмотрел на него:
— Да, так быстро, как только могу. Мой гнев прошел, а желудок оказался не таким крепким.
Он указал на голову царя:
— Вижу, ты нашел Приама?
— Да.
— А кто это еще у тебя там?
Он оглядел моих пленников и отвесил Энею преувеличенно вежливый поклон.
— Я вижу, ты взял Энея живым. А я-то был уверен, уж кто-кто, а он живым не дастся.
Я бросил на дарданца быстрый презрительный взгляд.
— Он все это время спал, как младенец. Я нашел его в чем мать родила, он храпел на своем ложе, когда остальные сражались.
Одиссей закатился смехом; Эней напрягся от ярости, мускулы у него на руках заходили, силясь разорвать веревку. Я вдруг понял, что выбрал для Энея самую унизительную судьбу. Он был чересчур горд, чтобы покорно терпеть насмешки. В тот момент, когда я разбудил его, он думал только о троянском троне. Теперь же он начинал понимать, что навлек на себя, сдавшись в плен: оскорбления, презрительные насмешки, бесконечные рассказы о том, как он валялся пьяным, когда все остальные сражались.
Я отвязал старуху Гекабу и толкнул ее вперед. Она выла без передышки. Я вложил конец связывавшей ее веревки в руку Одиссея.
— Подарок, только для тебя. Ты ее знаешь, это Гекаба… Возьми ее и отдай Пенелопе в служанки. Она добавит твоему скалистому острову блеска.
Он изумленно заморгал:
— Неоптолем, в этом нет нужды.
— Одиссей, я хочу, чтобы ты ее взял. Если я оставлю ее себе, Агамемнон все равно отберет ее. У тебя же он требовать ее не посмеет. Пусть еще чей-нибудь дом кроме Атреева сможет похвастаться высокородным пленником из Трои.
— А что ты сделаешь с молодой? Ты знаешь, это ведь Андромаха.
— Да, и она моя по праву.
Я наклонился и зашептал ему в ухо:
— Она хотела пойти к своему сыну, но я знал, что это невозможно. Не знаешь, что стало с сыном Гектора?
На мгновение от него повеяло холодом.
— Астинакс мертв. Его нельзя было оставить в живых. Я сам нашел его и сбросил с башни крепости. Должны умереть все: сыновья, внуки, правнуки.
Я сменил тему:
— Вы нашли Елену?
Он оглушительно расхохотался.
— Нашли, а как же!
— Она умерла?
— Умерла? Елена? Юноша, она родилась, чтобы дожить до глубокой старости и умереть на своем ложе под рыдания детей и слуг. Ты можешь представить себе, чтобы Менелай убил Елену? Или позволил Агамемнону приказать ее убить? Боги, он любит ее намного больше, чем самого себя!
Он успокоился, но продолжал пофыркивать.
— Мы нашли Елену в ее покоях, в окружении кучки стражников, а Деифоб был готов убить первого же ахейца, который появится на пороге. Менелай был похож на разъяренного быка. Он один расправился с троянцами и даже этого не заметил. Мы с Диомедом были всего лишь зрителями. Наконец остался только Деифоб, и они хотели устроить поединок. Елена стояла в стороне, голова поднята, грудь вперед, глаза — словно два солнца. Красивая, как Афродита! Неоптолем, поверь, никогда не родится женщина, достойная даже держать ей лампу! Менелай хотел биться, но поединка не получилось. Елена подоспела первой и вонзила Деифобу кинжал между лопаток. Потом упала на колени, подставив грудь:
— Убей меня, Менелай! Убей меня! Я не заслуживаю того, чтобы жить! Убей меня сейчас же!
Конечно же, он ее не убил. Один взгляд на ее груди, и все было кончено. Они вышли из комнаты вместе и даже не посмотрели в нашу сторону.
Я не выдержал и тоже засмеялся:
— О, какая ирония! Подумать только, вы десять долгих лет сражались с оравой племен, чтобы увидеть, как Елена умрет, и все только для того, чтобы посмотреть, как она возвращается домой в Амиклы свободной — и все еще царицей!
— Что ж, смерть редко приходит туда, где ее ждут, — произнес Одиссей.
Его плечи поникли, и я впервые увидел в нем мужа, чей возраст приближался к сорока годам, кто чувствовал тяжесть лет и изгнания и кто, при всей своей любви к интригам, хотел лишь вернуться домой. Он попрощался со мной и пошел прочь, ведя за собой воющую Гекабу, и исчез в переулке. Я кивнул Автомедонту, и мы направились к Скейским воротам.
Упряжка медленно брела по дороге, ведущей к берегу, Эней с Андромахой шли позади, тело Приама волочилось по пыли между ними. Въехав в лагерь, я миновал мирмидонские укрепления, переправился через Скамандр и поехал по тропинке, которая вела к гробницам.
Когда лошади не смогли идти дальше, я отвязал тело Приама от перекладины, накрутил веревку себе на левую руку и потащил тело мертвого царя к двери усыпальницы своего отца. Я поставил Приама на колени в позу просителя и вогнал древко Старого Пелиона в землю, завалив основание камнями, чтобы получилась маленькая пирамида. Потом повернулся, чтобы бросить взгляд на стоявшую на равнине Трою, на ее дома, над которыми к хмурому небу взвивались языки пламени, на проем ворот, открытых, словно рот мертвеца, тень которого улетела в необъятный мрак подземного царства. А потом наконец-то я оплакал Ахилла.
Я пытался представить себе, каким он был у стен Трои, но в этих образах было слишком много крови, смерть набросила на них свою тень. Мне все же удалось вспомнить его, но образ был только один: его кожа, умащенная благовонными маслами после ванны, блестит, желтые глаза сияют, потому что он смотрит на меня, своего маленького сына.
Не заботясь о том, что меня увидят в слезах, я вернулся к колеснице и взошел на нее, встав позади Автомедонта.
— Друг моего отца, возвращаемся к кораблям. Мы плывем домой.