Песнь о Трое
Шрифт:
Рядом, словно из ниоткуда, возник Полидамант.
— Гектор, ты нам нужен. Мы прорываемся сквозь брешь, но ахейцы не уступают. Скорее к Симоису, поторопись!
Мне понадобилось время, чтобы выбраться из схватки, не создавая паники, но в конце концов мне удалось протиснуться вдоль ахейской стены, подбадривая воинов по пути, напоминая им, что мы окончательно победим тогда, когда сожжем эту тысячу вражеских кораблей и лишим ахейцев надежды уплыть восвояси.
Кто-то подставил мне ногу — и почти поплатился за это своей головой. Но, занося меч, я взглянул на него — он сидел на земле и глупо посмеивался.
— Почему ты не смотришь, куда идешь? — спросил
Словно громом пораженный, я уставился на него.
— Парис, ты никогда не перестанешь меня удивлять. Вокруг гибнут воины, а ты сидишь в укрытии как ни в чем не бывало. И даже находишь время развлекаться, ставя мне подножки.
Даже это не стерло улыбку с его лица.
— Гм, если ты думаешь, будто я стану просить у тебя прощения, Гектор, то ты ошибаешься! Признай, если бы не я, тебя бы здесь не было. Чьи стрелы сбили тех ахейских царьков, а? Кто заставил Диомеда покинуть битву, а?
Я схватил его за длинные черные кудри и рывком поставил на ноги.
— Тогда сбей еще кого-нибудь! Аякса, например, а?
Бросив на меня взгляд, полный ненависти, Парис ускользнул прочь, а я обнаружил, что наши ряды, к которым я направлялся, были атакованы Аяксом и большим отрядом саламинцев.
Битва шла уже по другую сторону насыпи. Теперь мы дрались среди домов — задача сложная и опасная, ибо каждый дом служил ахейцам прикрытием. Но те, кто сражался на открытом месте, постепенно отступали к берегу и кораблям. Аякс услышал мой боевой клич и ответил на него своим: «Эй! Эй! Враг! Враг!» Мы протискивались навстречу друг другу сквозь людской прибой, я держал копье наготове. И тут, когда я уже почти добрался до него, он внезапно нагнулся и выпрямился, держа обеими руками валун, до этого служивший подпоркой кораблю, вытащенному на берег. Мое копье было бесполезно. Я отбросил его и вытащил меч, рассчитывая на то, что успею ударить первым. Он швырнул в меня камень со всей силы. Мою грудь разорвала боль, и я упал.
Из гудящей темноты к свету, полному мучительной боли: вкус крови во рту, меня рвет, я открываю глаза, вижу рядом с собой на земле почерневшую кровь и снова лишаюсь чувств. Когда я прихожу в себя во второй раз, боль уже не так мучительна; один из наших лекарей стоит на коленях, склонившись надо мной. Я с усилием попытался сесть, он помог мне.
— Царевич Гектор, у тебя сильный ушиб ребер и несколько разорванных вен, но больше ничего серьезного.
— Боги сегодня на нашей стороне, — вздохнул я и поднялся на ноги, опираясь на него.
Чем больше я двигался, тем меньше была боль; я продолжал двигаться. Несколько моих воинов вынесли меня за симоисскую насыпь и положили рядом с моей колесницей. Кебрион улыбался мне во весь рот.
— Мы думали, ты умер.
— Отвези меня обратно, — велел я, залезая в колесницу.
Отсутствие необходимости передвигаться на ногах целый день было счастьем, но, доехав до толчеи, я вынужден был спешиться. Считая меня погибшим, моя армия потеряла уверенность, но как только воины узнали, что я жив и возвращаюсь в битву, они сразу воспряли духом. Должно быть, для ахейцев мое появление стало жестоким ударом. Они сломали строй и побежали между домами, пока неизвестному мне вождю не удалось остановить их у носа корабля, одиноко стоявшего, подобно полководцу, впереди первого, бесконечного с виду ряда кораблей. Мы с боем заставили ахейцев сдаться, ибо они отказались отступать дальше; не покорились только Аякс, Мерион и несколько критян.
Над моей головой навис нос одинокого корабля; когда Аякс уперся ногами в землю напротив
— Чей… корабль? — выдохнул я.
— Принадлежал… Протесилаю, — тяжело дыша, ответил он.
— Я… его… сожгу!
— Сначала… сгоришь… сам!
Ахейцы бросились защищать судно, которое, очевидно, было их талисманом, — нас с Аяксом разделил их внезапный натиск. Но со мной были воины из царской стражи, а ахейцы, вставшие против нас, были не чета саламинцам. Отнимая одну жизнь за другой, мы продвигались вперед. Я снова увидел Аякса, но на этот раз он не пытался заставить нас отступить. Несколькими мощными рывками он подтянулся на палубу корабля Протесилая, быстрый и гибкий, как гимнаст. Там он схватил длинный шест и начал лениво размахивать им по кругу, сшибая моих воинов с палубы в тот самый момент, когда они на нее залезали.
Когда последний из ахейцев, противостоящий мне, пал мертвым, я взобрался на плечи троянских воинов и принялся карабкаться вверх, пока не ухватился за корабельный нос. Оттуда до палубы был один прыжок. Аякс стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, так и не побежденный. Мы обменялись оценивающими взглядами, одновременно почувствовав невероятную усталость от такой долгой битвы. Медленно качая головой, словно пытаясь убедить себя в том, что я не существую, он размахнулся шестом. Я выставил перед собой меч и, встретив его клинком, рассек вдоль на две части. От внезапной потери равновесия Аякс едва не упал навзничь; но он выпрямился и схватился за меч. Я рванул вперед, уверенный, что с ним покончено, но он снова показал мне, каким он был великим воином. Вместо того чтобы сразиться со мной, он побежал к корме, напряг мускулы и перепрыгнул с корабля Протесилая на другой, стоявший как раз позади него в середине первого ряда.
Я не стал его преследовать. Я любил этого человека, как и он, конечно же, любил меня. Будь мы друзьями или врагами, но наша взаимная привязанность крепла. Я знал, боги не хотят, чтобы мы убили друг друга: ведь мы обменялись подарками.
Я перегнулся за поручни и посмотрел на пурпурное море троянских гребней.
— Дайте мне факел!
Кто-то швырнул мне факел. Я поймал его, подошел к голой мачте, опутанной канатами, и позволил огню ласково облизать потрескавшееся сухое дерево. Аякс смотрел с соседнего корабля, его руки неловко повисли вдоль туловища, по лицу катились слезы. Огонь вспыхнул; полотнище пламени развернулось от основания мачты до ее верхушки, палуба засочилась струйками дыма от других факелов, заброшенных снизу в весельные проемы. Я побежал обратно на нос.
— Мы победили! Корабли горят!
Мои воины подхватили крик и бросились на ахейцев, сгрудившихся перед кораблями, стоявшими позади своего талисмана — корабля Протесилая.
Глава двадцать седьмая,
рассказанная Ахиллом
Большую часть времени я проводил, стоя на крыше самой высокой мирмидонской казармы и глядя с ее высоты через стену, за которой лежала равнина. Я видел, как армия дрогнула и обратилась в бегство; я видел, как Сарпедон пробил брешь в стене; я видел, как воины Гектора хлынули в лагерь. Слушать, как Одиссей рассказывает о своем плане, было одно. Видеть, чем этот план обернулся, — невыносимо. Я тяжело побрел к дому.