Песнь праха
Шрифт:
Сегодняшним представлением гастроли открывались, и, если кому-то в голову пришло бы совершить покушение на диву, сейчас оно выглядело бы наиболее трагично.
Свет погас, по залу поползли неровные тени, Донал напряженно всматривался вниз. Любое неловкое движение заставляло его насторожиться. Вспышка отраженного света. Вон там… Ах, нет, лейтенант заставил себя успокоиться, всего лишь театральный бинокль.
А на сцене началось представление. Яркие разноцветные костюмы мерцали на периферии зрения Донала: начальный эпизод «Смерти Аланкина» разворачивается
Яркий свет, исходивший Со сцены, отвлекал Донала от темного зала. Тем не менее он настойчиво продолжал наблюдать за публикой.
Он не видел, но чувствовал, что на сцене танцуют. Затем танцы прекратились, все замерло, и лейтенант услышал пение. Из левой кулисы появилась дива. Она находилась у входа в королевский дворец. Взгляд Донала метался по залу: партер, бельэтаж, ложи, наконец сама сцена, ряды ближайшие к ней.
И вот она запела.
О Блаженная Смерть!..
Дива пела чистым, необыкновенно хрустальным голосом, очаровывая придворных наивным вопросом: здесь ли великий государь вершит суд?
Когда ария закончилась, дива слегка наклонила голову, а волны аплодисментов прокатились по залу. Донал провел ру-
кой по лицу и вдруг понял, что те несколько минут, пока продолжалось пение, он видел только её, забыв обо всем остальном.
Минуты, которые могли стоить жизни.
Нельзя позволять себе отвлекаться.
В опасности находилась не только дива. Если пули начнут летать по залу, если его собственные люди откроют стрельбу, ответственность будет нести он. И если кто-то погибнет, а родственники убитого потребуют платы кровью, расплачиваться будут им, а не комиссаром Вильнаром.
Тем не менее когда дива запела свою следующую арию, как ни старался Донал смотреть в зал, его взгляд постоянно возвращался к ней. Так бывает и со смертельно уставшим человеком: как ни пытается он не задремать и удержать голову, она все равно падает на грудь.
Во время антракта Донал выскользнул из ложи. Он прошел вниз и дальше за кулисы мимо двух громил в форме, которых хорошо знал, братьев Бродовски. В тренажерном зале сослуживцы называли их «варварами».
— Все в порядке, ребята?
— В порядке, но Эл, кажется, плакал, когда она пела последнюю песню.
— Как будто ты не плакал.
О священный Аид, они ещё хуже, чем он. Донал взбежал по нескольким деревянным ступенькам и прошел под массивными занавесами.
Люди в коричневых комбинезонах толкали на сцену тяжелый фасад — декорацию замковых укреплений на громадных роликах. Участники спектакля, исполнявшие не слишком значительные роли, оживленно беседовали. Остальные сидели у себя в уборных, восстанавливаясь к следующему действию.
Мимо пробежала гибкая полуобнаженная двушка, на ходу натягивая крестьянскую блузу. Донал тяжело перевел дыхание.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил рабочий сцены.
— Нет… Хотя, пожалуй… Не видели ли вы здесь кого-нибудь чужого?
— Э-э… не думаю. —
— Должно быть, тяжело.
— Скорее, весело. — Рабочий подмигнул. Священный Аид!
Донал в последний раз оглядел сцену. На самом верху чуть ниже софитов находился подъемник, с которого опускали различные части декораций на почти невидимых тросах. Там стоял очень толстый человек с текстом в руках. В следующем действии он исполнял роль голоса-призрака.
Там же стояли ещё два переодетых в штатское полицейских, один из которых помахал Доналу рукой. Донал ответил.
Пока все в порядке.
Донал проследовал к братьям Бродовски.
— Ребята, хорошо, что здесь оборону держите именно вы. За сценой настоящий ад.
— Почему, лейтенант?
— Обнаженные актрисы переодеваются прямо у тебя на глазах. Сиськами чуть ли не в нос тычут. У меня давление зашкалило.
— Ну вы даете…
Третий акт…
Донал не мог уследить за всеми перипетиями сюжета, но ему ведь платили не за это. Тем не менее время от времени он бросал взгляды на сцену. Комиссар Вильнар тоже был полностью захвачен представлением. Дива, пела ли она соло или, как теперь, участвовала в сложном дуэте, обращаясь к принцу с просьбой быть более снисходительным к народу, потрясала и зачаровывала Донала вместе со всеми находившимися в зале.
Четвертый и последний акт…
На сцене все участники спектакля. Эпизод сражения и оплакивания павших с обеих сторон. И когда дива запела траурную песнь по погибшему принцу, Доналу почудилось, что у него из тела вытягивают нервы, и чьи-то цепкие когти впились ему в душу.
Слезы потоком лились по щекам лейтенанта.
Не было звуков выстрелов. Никто не бросился на сцену и не вонзил кинжал в сердце дивы. Но все это можно было сейчас совершить без препятствий, так как и Донал, и другие сотрудники полиции, даже снайперы в ложе в противоположной части зала забыли об опасности и пребывали в неком трансе, пока из уст дивы исходил божественный голос необыкновенной чистоты и совершенства.
И вот ария закончилась.
Донал молча опустил голову. Он спиной протиснулся к выходу изложи, вытирая слезы тыльной стороной ладони. К тому времени, когда он дошел до фойе, лейтенант уже был в своем обычном нормальном состоянии. У двух детективов, стоявших у бокового входа в зал, глаза все ещё были мокрые.
— Не забывайте о том, кто вы такие, — напомнил им Донал, проходя мимо.
— Да, сэр.
Отсюда, снизу, Донал наблюдал за тем, как один за другим вздымаются валы аплодисментов. Один громче другого. Исполнители вышли на поклон, но больше всего восторгов и криков «браво» досталось, естественно, самой диве (а потом уже принцу или, точнее, певцу, исполнявшему эту партию, имя которого было известно далеко не всем присутствовавшим в зале и, конечно, никому из полиции).