Песнь Шаннары
Шрифт:
Друид задохнулся. Брин подвинулась ближе, отгоняя страх.
— Надо перевязать твои раны, Алланон. Нам нужно…
— Нет, Брин, все кончено, — оборвал он ее. — Мне уже ничто не поможет. Все будет так, как предсказано. — Друид обвел взглядом овраг. — Как предначертано. Лучше иди помоги принцу Ли. В него тоже проник этот яд. Теперь только он твой защитник… в чем он и клялся. — Взгляд Алланона вернулся к Брин. — И знай, его меч не потерян. Магическая сила не даст ему затеряться. Она найдет… путь в руки смертных… река вынесет меч в эти руки…
Он вновь замолчал, захлебнувшись словами, и скривился от нового приступа
— Ничего больше не говори, — прошептала она со слезами на глазах.
Друид медленно выпрямился и отодвинулся от нее. Руки девушки были красны от крови Алланона. И вдруг он усмехнулся:
— Морды боятся меня. Они думают, я смогу их уничтожить. Но они ошибаются, да. Ты эта сила, Брин. Ты — та… против кого им не выстоять. Никому не выстоять. — Рука друида легла на запястье девушки. — Слушай меня. Твой отец не доверяет магии эльфов; он боится того, что она может сделать. И теперь я скажу тебе, девочка: у него есть причины не доверять ей. Для того, кто владеет ею, магия может быть порождением света или же порождением тьмы. В равной мере. Может быть, иногда она кажется просто забавой, игрушкой, но это не так. Остерегайся ее силы, ибо могущественней ее я не видел ничего. Используй силу как должно, и она охранит тебя и доведет до конца твоего похода. Используй ее как должно, и она сама уничтожит Идальч!
— Алланон, но без тебя я ничего не смогу! Ничего! — вскричала в отчаянии Брин.
— Сможешь и сделаешь. Ты обязана это сделать… Никого другого нет, только ты. Так было с Шиа. Так было с твоим отцом.
Брин молча кивнула, едва ли, впрочем, расслышав его. В ее смятенной душе бурлили самые разные чувства, пока девушка пыталась отгородиться от неизбежности происходящего.
— Век проходит, — прошептал Алланон, и глаза его зажглись черным огнем. — И друиды должны уйти вместе с ним. — Его рука осторожно легла на руку Брин. — Но истина, которую несу в себе я, последний из них, не должна исчезнуть из мира. Она должна остаться с теми, кто живет. И истину эту я передам тебе. Наклонись ко мне ближе.
Брин Омсворд подалась вперед, их лица почти соприкоснулись. Очень медленно, превозмогая боль, друид поднес руку к своей груди и просунул ее под изодранный плащ. И когда вытащил через мгновение, пальцы его были в крови. А потом Алланон ласково прикоснулся ко лбу Брин пальцами, теплыми от живой крови, его крови, и заговорил. На непонятном, таинственном языке. И от этих загадочных слов и от прикосновения друида что-то проникло в сознание Брин, накатило волной странного возбуждения. Как будто ослепительный поток пронесся перед глазами. А потом все пропало.
— Что… что ты сделал со мной? — запинаясь, прошептала девушка. Но друид не ответил.
— Помоги мне подняться, — только и сказал он. Брин с изумлением смотрела на него:
— Тебе нельзя ходить, Алланон! Ты тяжело ранен! Странная непривычная нежность смягчила суровый взгляд.
— Помоги мне подняться, Брин. Идти мне недалеко.
Она обхватила его обеими руками и помогла встать на ноги. Там, где он сидел, кровь пропитала траву и смешалась с золой и пеплом.
— О Алланон! — Теперь Брин заплакала.
— Отведи меня к реке, — прошептал он.
Они медленно пошли по оврагу — туда, где, уносясь на восток, бурлил Гремящий Поток. Солнце сияло в безоблачном небе, посылая свои золотые лучи и тепло на благодатную землю, расцвеченную яркими красками осеннего дня. Это день жизни, не смерти. В такой день нельзя умирать, как заклинание твердила Брин про себя. Понимаешь, нельзя, Алланон.
Они вышли на берег реки. Брин помогла Алланону вновь опуститься на колени. Он склонил голову, чтобы яркий свет солнца не слепил его.
— Когда все закончится, Брин, ты найдешь меня здесь. — Он поднял глаза и поймал ее взгляд. — А теперь отойди.
Девушка, потрясенная, отступила. Слезы текли по ее щекам, она умоляюще протянула руки. Еще мгновение (а казалось — так долго) Алланон смотрел на Брин, а потом отвернулся. Обагренная кровью рука поднялась, и друид провел ею в воздухе над водами Гремящего Потока. И течение вдруг замерло, река застыла, спокойная и безмятежная, словно и не река вовсе, а застоялый пруд. Глухая странная тишина опустилась на землю.
И вдруг вода вспенилась, и из глубин донеслись жуткие крики — как тогда Хейдисхорне, — пронзительные и исполненные невыносимой боли. Лишь мгновение звучали они, разносясь над рекой, а потом вновь стало тихо.
Рука Алланона бессильно упала, голова склонилась на грудь.
И тут из притихшего Гремящего Потока поднялась призрачная фигура. Дух Бремана. Мутно-серая и почти прозрачная в блистающем свете солнца, тень сгорбленного старика встала над неподвижной водой.
— Отец, — прошептал Алланон едва различимо, но Брин услышала.
Дух шагнул вперед. Нет, не шагнул — скользнул по замершим водам реки туда, где стоял на коленях друид. Призрак Бремана медленно наклонился, обнял сына и поднял его на руки, прижимая к себе. А потом, даже не повернувшись, тень скользнула назад, над водой, на середину реки. Вода словно вскипела, шипя и окутываясь паром. Дух Бремана медленно опустился под воду, унося с собой в глубину последнего из друидов. Еще мгновение Гремящий Поток был неподвижен, а затем магия освободила его, и река забурлила, вновь устремившись к востоку.
— Алланон! — закричала Брин. Но тщетно глядела девушка на быстрые воды реки в ожидании ответа. Ответа, которого не будет.
ГЛАВА 26
Захватив Джайра в плен, Ститхис повел его куда-то на север через дебри Анара. Вдоль берега Серебряной реки, что вилась запутанной нитью по зарослям леса, меж скалами, через овраги, — в самую чащу сумрачного леса. С самого начала мвеллрет засунул долинцу в рот кляп и вел его всю дорогу на привязи, как собаку. Ститхис развязывал Джайра лишь иногда, чтобы тот смог поесть, но и в эти редкие минуты не сводил с него холодных змеиных глаз. Время тянулось мучительно медленно, и все, что было хорошего в жизни долинца — его друзья и товарищи по походу, его надежды и ожидания, — словно бы отступило куда-то, растворившись в унылых, бесконечных часах серого сумрака и дождя. Было хмуро и сыро, зловоние отравленных вод Серебряной реки пропитало воздух: лес словно заживо разлагался. Да еще деревья росли так густо, что за сплетением ветвей не было видно ни кусочка неба. Пусть черного от туч, но все-таки неба. Только река не давала путникам совершенно утратить чувство направления; вяло текла она мимо, черная, словно полная гноя.