Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.
Шрифт:
***
Двое чумазых, усталых и довольных жизнью наемников, дружелюбно кивнув давно привыкшим видеть хозяйку в разных обличьях стражникам у дверей Её Высочества, наконец, добрались до дома. Первым делом Шу забралась в ванну, смыть с себя последствия танцев и драки. Хилл хотел было к ней присоединиться, но принцесса, хихикнув, провела по его перемазанной чем-то красным, пытающимся казаться вином, но отдающим дешевой брагой, щеке и забавно наморщила носик. Так что пришлось ему сначала приводить себя в порядок. Конечно, возвращаться из таверны голодными довольно странно, но Её Высочество и остальная шебутная компания заходили в "Хромую Кобылу" уж точно не ради тамошней невразумительной кухни. И поэтому совершенно естественно, что принцесса и Тигренок встретились в гостиной у стола с холодными закусками - Баль, как всегда, позаботилась о том, чтобы Её Высочество не ложилась спать натощак, и перед уходом велела слугам к вечеру обеспечить принцессу провизией.
Шу спустилась вниз первой, не
Принцесса, не ожидающая подвоха, с милой улыбкой позвала Тигренка поужинать с ней, и сама положила ему на тарелку весьма соблазнительно выглядящий паштет. Этот стратегически верный шаг с её стороны несколько отсрочил коварное нападение. Какой же дурак откажется подкрепить силы перед ответственной кампанией? Тем более, когда столько всего вкусного, и очаровательная дева, позабыв, что на ней нет ничего, кроме полотенца, все больше сползающего с каждым её движением, подкладывает самые лакомые кусочки, и нежно улыбается? Но, как настоящий воин, он не позволил ей усыпить свою бдительность соблазнительными видами и невинными глазками. Дождавшись, пока Её Высочество отставит бокал с недопитым легким вином, Хилл вытащил её из-за стола, а заодно и из полотенца, подхватил на руки и понес довольно хихикающую добычу в спальню. Правда, позволив ей прихватить свободной рукой кувшинчик с вином.
Едва Тигренок положил Шу на постель, она обняла его и попыталась уложить рядом, но он не дался. Только улыбнулся, разомкнул её руки, легонько прижал их к простыни, немного разведя в стороны, и приложил палец к губам. Она недоуменно, но доверчиво взглянула на него, позволяя играть с собой.
Шелковый платок, послушный воле Хилла, скользил невесомой прохладой, щекоча и лаская её, то накрывая её целиком и медленно, очень медленно спускался по её лицу, груди, животу к самым пальчикам ног, то, почти не касаясь кожи, нежными змейками извивался по её телу, рождая волны мурашек. Легкий шелк дразнил, манил, заставлял трепетать и замирать от почти неощутимых, но невероятно сладких и волнующих прикосновений. Вместо горячего тела мужчины её ласкали потоки воздуха, тёплые и прохладные, шаловливые и живые. Она изгибалась и стонала, не в силах ни выносить дольше, ни отказаться от острого наслаждения. Платок замирал над ней, и она открывала глаза, и заворожено смотрела на любовника - он не касался её, даже не разделся. "Тигренок, пожалуйста", - шептала она, сама не понимая, о чем его просит, продолжать или остановиться. Ей казалось, что каждая клеточка её обнаженного тела, её кожи, живет своей жизнью, она чувствовала себя не просто нагой под его жарким взглядом, но будто вовсе без кожи. Она горела, ею овладела тягучая и сладкая истома, не позволяющая пошевелиться, полностью отдающая её во власть мужчины. Она никогда раньше не чувствовала себя одновременно и такой беспомощной, и такой защищенной. Совершенно новое для неё переживание - доверие к другому человеку, когда не она оказалась вдруг хозяйкой положения, неожиданно пробудило в ней неизведанное ранее наслаждение. Быть слабой, покорной женщиной, с радостью принимать ласку, открываться и отдаваться... и чувствовать, что в этот миг, миг её покорности, мужчина принадлежит ей без остатка. В удивленно расширенных синих глазах, в частом неровном дыхании, в приоткрытых губах Тигренка читалась страсть и всепоглощающая нежность, и желание подарить ей радость. Он стоял на коленях совсем рядом с ней, на кровати, она чувствовала тепло его тела, но он по-прежнему ласкал её только тонким шелком, доводя почти до экстаза.
Платок снова накрыл её всю, согревая и вызывая нетерпеливую дрожь желания. Долгий миг она не шевелилась, ожидая, и застонала, почти закричала, ощутив сквозь шелк обжигающее прикосновение его сомкнутых губ к своему запястью. Как взрыв, как молния, как острое лезвие дотрагивались уста Тигренка, и вся она сосредотачивалась в одном месте, в одной точке соединения двух тел. Запястье, внутренняя сторона локтя, плечо, ключица... её губы запеклись в жажде поцелуя, она трепетала и ждала его губ, его языка, его дыхания... короткая пауза, наполненная оглушительным молчанием и биением пульса. И снова запястье другой руки, ладонь, пальчики... она застонала от удовольствия и разочарования. Он оторвался от её руки, и она инстинктивно потянулась за ним, но услышала тихое - чшшш!
– и замерла снова. Прикосновения его губ сквозь шелк дразнили её и казались самым упоительным чудом во вселенной, лишая её воли и мыслей. Для неё больше не существовало ни времени, ни пространства, лишь трепет, жар и ожидание священнодействия, мистического ритуала, в котором она была и жертвой, и богиней.
Колени, икры, щиколотки... плечи, ключицы, грудь... локти, запястья... ключицы, ложбинка между грудей, солнечное сплетение... дорожка по ноге вверх, почти до бедра. Она ощущала себя во власти стихии, словно она была землей, иссушенной и жаждущей, и её ласкал циклон, напитывая прикосновениями дождевых потоков и возбуждая ослепительной нежностью молний, и грозовые тучи кружили всё ближе к её сосредоточию. Когда ей казалось, что она уже не в силах ждать больше ни секунды, горячее дыхание ожгло её бедра, и легкое прикосновение языка пронзило судорогой наслаждения, исторгнув из её горла хриплый крик и заставив её руки сомкнуться в его волосах, настойчиво прижимая его голову ближе, теснее. Но он осторожно высвободился и бережно обхватил её запястья, возвращая на место. Шу смотрела на него ошарашенными, настежь распахнутыми глазами, словно впервые видя. По-прежнему одетый, Тигренок нависал над ней, давая почувствовать близкое, но недосягаемое тепло своего тела, не дотрагиваясь до неё даже краем одежды. Только его уверенные руки, только его притягательные, завораживающие глаза, только его взволнованное дыхание. И грохот собственного сердца.
Медленно, невыносимо медленно Тигренок приблизил свои губы к её, и легонько лизнул, и снова отстранился. Шу тонула и улетала в бесконечную синюю бездну, плавясь и изнемогая от нестерпимого желания, и ждала послушно. Неуловимая торжествующая улыбка победителя и собственника проскользнула по его лицу, прежде чем он, наконец, поцеловал её. Тихонько, еле касаясь, он дразнил её налитые желанием, заалевшие губы языком, покусывал, скользил губами и щекотал своим дыханием, ловя её слабые нетерпеливые стоны. Не давая ей коснуться себя, он упивался её метаниями, его поцелуй становился всё более страстным, его жадный язык поникал сквозь приоткрытые губы в её пылающий нежный рот. Теперь уже и она покусывала его, их прерывистое дыхание сливалось в едином ритме, она чувствовала его жар, его дрожь, их языки танцевали, словно занимаясь любовью... но он не давал ей даже обхватить себя ногами, прижимая её щиколотки так же, как и запястья, к кровати, и не касаясь её больше никак. Шу казалось, что она сходит с ума, что она сгорает и рассыпается пеплом, для неё существовало только желание, только страсть, только его такое близкое, пылающее, трепещущее тело, необходимое ей, как воздух, и недостижимое, как святость. Она металась, стонала, вырывалась изо всех сил, но не могла ничего с ним поделать.
А он продолжал её дразнить, сам страдая и превращаясь в пепел, готовый кричать от боли в сведенных пылающей судорогой чреслах, задыхающийся и не видящий ничего вокруг. Хилл уже не понимал сам, чего он ждет, зачем издевается над ней и над собой... но всё же из последних сил удерживался на самом краю.
– Тигренок, пожалуйста, Тигренок! Люби меня, милый! Возьми меня, пожалуйста!
– он все же дождался, и поймал ртом её последнее слово, проклиная мешающую одежду... отпуская её руки, с рычанием помогая ей стащить с себя штаны... и с их губ одновременно сорвался крик, когда он вошел в неё. В них обоих не осталось ни капли рассудка. Жар, жажда и дикое, пронзительное животное удовольствие. Резкие синхронные движения навстречу друг другу, горловое рычание, стоны, зажмуренные глаза и намертво вцепившиеся в желанное тело руки. И оглушительная, жгучая вспышка наслаждения, растекающаяся по сплетенным телам тяжелым расплавленным металлом удовлетворенной страсти.
Обессиленные, опустошенные и наполненные друг другом, не в состоянии пошевелиться, они так и лежали, не размыкая тесных объятий, не прерывая слияния. Хилл, так и не успевший толком избавиться от одежды, уткнулся ей в волосы мокрым от слез лицом, и шептал беззвучно: "Ты никогда меня не забудешь, любовь моя. Ты не сможешь. Ты не сможешь дышать без меня, ты не сможешь не любить меня. Ты моя, слышишь, моя. Моя радость, моя жизнь. Я не позволю тебе оставить меня, никогда. Что бы ни случилось. Я никому не позволю тебя отнять".
Шу так и уснула, приникнув к нему, и не разжимая руки, сжимающей прядь золотых волос. Хилл осторожно попробовал высвободиться, но она недовольно заворчала во сне, и прижалась к нему ещё теснее. Ему так и пришлось спать в рубашке, чтобы только не потревожить её.
Глава 21.
– Друзья мои! Позвольте выразить всем вам глубочайшие соболезнования в связи с трагической, безвременной и несправедливой гибелью благороднейшего, честнейшего, чистейшего и вернейшего нашему делу товарища, нашего дорогого председателя! Темные силы, сгустившиеся, подобно надвигающейся буре, над нашим Отечеством, потребовали жертву, и лучший среди нас не мог не явить своего беспримерного благородства, преподав нам всем бесценный урок самопожертвования! Он без сомнений и колебаний проник в самое средоточие злых сил, не убоявшись их черной колдовской мощи, и отдал жизнь за правое дело! Наш друг, наш учитель, наш светоч, наша надежда и опора! Твари, недостойные дышать с ним одним воздухом, оскверняющие наше древнее великое королевство одним своим существованием, порождения демонов Ургаша, подлым ударом в спину предательски расправились с отважным героем! Мы, его верные последователи, мы, сторонники чистоты и света, мы, верные борцы за свободу и процветание Отечества, не можем простить порождениям мрака столь черное дело! Мы отомстим, друзья! Мы продолжим правое дело! Мы избавим нашу Родину от засилья Тьмы! Мы, соль земли, самые благородные из сынов Валанты! Так не утихнет скорбь и гнев в наших горячих сердцах!