Песни и романсы русских поэтов

Гусев Виктор Евгеньевич

Но кто ее огонь священный Мог погасить, мог погасить,— Тому уж жизни незабвенной Не возвратить, не возвратить! <1877>

653 ^*

Вы жертвою пали в борьбе роковой Любви беззаветной к народу, Вы отдали всё, что могли, за него, За жизнь его, честь и свободу. Порой изнывали по тюрьмам сырым; Свой суд беспощадный

над вами Враги-палачи изрекали порой, И шли вы, гремя кандалами. А деспот пирует в роскошном дворце, Тревогу вином заливая, Но грозные буквы давно на стене Чертит уж рука роковая. Настанет пора — и проснется народ, Великий, могучий, свободный. Прощайте же, братья, вы честно прошли Ваш доблестный путь благородный! 1870-е годы

654 ^*

По пыльной дороге телега несется, В ней по бокам два жандарма сидят. Сбейте оковы, Дайте мне волю, Я научу вас свободу любить. Юный изгнанник в телеге той мчится, Скованы руки, как плети висят. Сбейте оковы… и т. д. Дома оставил он мать беззащитную, Будет она и любить и страдать. Сбейте оковы… и т. д. Дома оставил он милую сердцу, Будет она от тоски изнывать. Сбейте оковы… и т. д. Вспомнил он, бедный, дело народное, Вспомнил, за что он так долго страдал. Сбейте оковы… и т. д. Вспомнил и молвил: «Дайте мне волю, Я научу вас свободу любить». 1860-е или 1870-е годы

655 ^*

По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, Тащился с сумой на плечах. Идет он густою тайгою, Где пташки одни лишь поют, Котел его сбоку тревожит, Сухие коты ноги бьют. На нем рубашонка худая, Со множеством разных заплат, Шапчонка на нем арестанта И серый тюремный халат. Бежал из тюрьмы темной ночью, В тюрьме он за правду страдал — Идти дальше нет больше мочи, Пред ним расстилался Байкал. Бродяга к Байкалу подходит, Рыбацкую лодку берет И грустную песню заводит — Про родину что-то поет: «Оставил жену молодую И малых оставил детей, Теперь я иду наудачу, Бог

знает, увижусь ли с ней!» Бродяга Байкал переехал, Навстречу родимая мать. «Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша, Здоров ли отец, хочу знать?» — «Отец твой давно уж в могиле, Сырою землею зарыт, А брат твой давно уж в Сибири, Давно кандалами гремит. Пойдем же, пойдем, мой сыночек, Пойдем же в курень наш родной, Жена там по мужу скучает И плачут детишки гурьбой». 1880-е годы

656 ^*

Солнце всходит и заходит, А в тюрьме моей темно. Дни и ночи часовые, Да э-эх! Стерегут мое окно. Как хотите стерегите, Я и так не убегу, Мне и хочется на волю, Да э-эх! Цепь порвать я не могу. Ах! вы цепи, мои цепи, Вы железны сторожа! Не сорвать мне, не порвать вас, Да э-эх! Истомилась вся душа. Солнца луч уж не заглянет, Птиц не слышны голоса, Как цветок и сердце вянет, Да э-эх! Не глядели бы глаза! <1880-е годы>

657. Колечко ^*

Потеряла я колечко, потеряла я любовь, А по этом по колечке буду плакать день и ночь. Где девался тот цветочек, что долину украшал, Где мой миленький дружочек, что словами обольщал? Обольстил милый словами, он уверил навсегда: «Не плачь, девица, слезами, — будешь вечно ты моя». Мил уехал и оставил мне малютку на руках, Как взгляну я на малютку, так слезами и зальюсь: Чрез тебя, моя малютка, пойду в море утоплюсь. А тебя, мой злой мучитель, я навеки прокляну. Долго русою косою трепетала по волне, Правой рученькой махала — прощай, миленький, прощай! Ни на что так не взирала, как на этот темный бор. Ни о ком так не страдала, как о миленьком своем. <1893>

658. Байкал ^*

Грозно и пенясь, катаются волны. Сердится гневом объятый, широкий Байкал. Зги не видать. От сверкающей молньи Бедный бродяга запрятался в страхе меж скал. Чайки в смятеньи и с криком несутся, А ели как в страхе дрожат. Грозно и пенясь, катаются волны, Сердится гневом объятый, широкий Байкал. Чудится в буре мне голос знакомый, Будто мне что-то давнишнее хочет сказать. Тень надвигается, бурей несомая, Сколько уж лет он пощады не хочет мне дать!