Песни

Шаов Тимур

Страна-то нетипичная, страна неординарная, У нас любое действие всегда нолю равно. Системы — бессистемные, стандарты — нестандартные, Пространство — неэвклидово, хрен знает, чьё оно. Здесь эффективно действует один закон неписаный: Закон Большого Кукиша, дословно он гласит, Что тело, погружённое в дерьмо по саму лысину, Должно лежать не булькая и денег не просить. Ну как мы бросились не споря смело в рыночное море: «Мы хотим плыть на просторе! Эй, страна, руби концы!» А теперь сидим на вантах, делим гранты по талантам, Дети капитана

Гранта, Джорджа Сороса птенцы. Мозги одновалентные всегда дрейфуют поверху, Там издают энциклики, шумят, руководят. Вам ваше дело по-сердцу, им ваше дело по-фигу. Такой вот получается постылый постулат. А вы, бедняги, просите Его Превосходительство: «Кормилец, дай нам денюжку, дабавь хоть медный грош!» «Конечно же, берите же, — вам говорит правительство. А вы ему: „Так нету же!“ Оно вам: „Так ото ж…“» Когда с интеллигентскими химерами покончите, Вернетесь вы в исконный наш, крестьянский наш уклад: Курятничек в кладовочке, коровка на балкончике, А под балконом грядочки — здесь будет город-сад. Такая вот редукция… Но, прежде чем откланяться, Я кратко резюмирую сегодняшний базар: «Товарищи учёные! Мы все в глубокой заднице. Спасибо за внимание, окончен семинар.»

Транзитный поезд через Украину

Наш плацкартный вагончик полон граждан унылых. Пахнет рыбой, носками, табаком, грязным полом. Проводник неопрятный, с покосившимся рылом, Продаёт жидкий чай по цене «пепси-колы». У него жизнь плохая, у него язва ноет, И жена изменяет, и пусто в карманах. Он весь мир ненавидит, и вагон он не моет, И сортир закрывает, и плюёт нам в стаканы. Вот наш поезд подходит к украинской границе. Вот мелькают уже самостийные паны, Самостийные хаты, самостийные лица, Незалежный кабан спит в грязи иностранной. Заходят бравые ребята, Таможенник и пограничник. У них большие автоматы И маленькая зарплата. Законность олицетворяя, Сержант в моих пожитках шарит, А я в глазах его читаю: «Шо, москали? Попались, твари!» Это мы, москали, его сало поели, Это мы не даём ему нефти и газа, И в Крыму шухарили на прошлой неделе, И за это москаль должен быть им наказан. Я от нервного стресса стал весь жовто-блакитный. Что там в сумке моей? Вот трусы, вот котлеты. Да какое оружье? Это ж нож перочинный! Да какая валюта! И рублей даже нету! Это — презервативы, мне жена положила. А в аптечке таблетки. Да какие колёса! Да какое «экстази», небесная сила! Просто слаб животом — вот и взял от поноса. А помнится, была держава — Шугались ляхи и тевтоны. И всякая пся крев дрожала, Завидя наши эскадроны. Нас жизнь задами развернула, Судьба-злодейка развела. Ох, как ты ж мене пидманула, Ох, как ты ж мене пидвела! Слушьте, пан офицер, я ведь, правда, хороший, Уважаю галушки и Тараса Шевченко. Я бы вам заплатил, да откель в мене гроши? Тильки стал працювать, не зробив и малэнько. Я ведь свой, шо ж ты тычешь в меня автоматом? Да вы что, одурели, паны, хлопцы, ребята? Да берите вы флот! Да вступайте вы в НАТО! Но меня отпустите до родимой до хаты. И

вот еду я дальше, нервным тиком страдая, Жутким стрессом придавлен до холодного пота, И дивлюсь я на нибо тай думку гадаю: Чому же я, сокил, не летел самолетом?

Трезвость — норма жизни

На прошлой на неделе С ребятами сидели, Под музыку балдели, Но никто ничё не пил, Всё было мирно-тихо, Тут открылись двери лихо, Ввалился пьяный Тихон С бутылочкой чернил. Кричит он: «Как живёте? Всё в потолок плюёте? Ну, братцы, вы даёте, Нельзя же так скучать! Слыхали, братцы, в Чили Режим ужесточили, По этой по причине Нам надо забухать!» Бухать за всё мы рады: За урожай Канады, За дождик Ленинграда, И вьюгу Колымы, За пажити за наши, За Петю, Витю, Сашу, За Тихона и даже За женщин выпьем мы. Сперва, покуда пили, Мы женщин обсудили, Потом заговорили Совсем уже хитро: Про импрессионизм, Потом про сионизм, Потом уж о Шекспире, Вольтере и Дидро. Всех переспорил Винни От алкоголя синий Кричит: «Что нам Феллини, Тарковский, Михалков. И мы могём не хуже, Нам только стимул нужен, И мы посадим в лужу Известных мастеров». Тут кто-то крикнул: «Братцы, Ведь надо ж нам догнаться!» Ну рады мы стараться: На магазин — бегом! Ну, сбегали, купили На нос по три бутыли Но их уже мы пили Во сквере городском. Среди статуй античных, Раздетых, неприличных Портвейн шёл отлично, Ну просто нету слов. По литре загасили, Сардиной закусили, Потом заголосили Чего-то из Битлов: Мол, «Michelle, ma belle». По классике тоскуя, Я, жар в себе почуял И скинул я статую И влез на постамент, И там, посреди сквера, Я вслух читал Гомера. Два милиционера Прервали мой концерт. Вели меня за локоть, Я плакал всю дорогу, Кричал: «Читайте Блока!» «Менты — мои друзья!» И лез к ним целоваться: «Мол, если разобраться, Вы тоже люди, братцы, Вот гадом буду я!» Потом уж в отделении Я плакал в умилении И падал на колени, Мол, люблю вас, мужички. А в камере холодной Какой-то уголовник, Безжалостный и злобный, Разбил мои очки. На утро было плохо, На утро было сухо, Я сказал себе: «Тимоха, Всему виной Гомер», Потом меня одели, Постригли, как хотели, Пахал я две недели На стройках СССР.