Песня цветов аконита
Шрифт:
— И все-таки жаль Йири Алайя. Его рисунки талантливы.
— Ему, полагаю, теперь не до забав с кистью. Впрочем, он спокоен, а в Окаэре порядок — почему бы и нет?
Каэси прибавил — неясно, всерьез или нет:
— Ему самое время умереть сейчас — и стать легендой среди художников, искра в ночи… Потом может быть поздно. Я оказываю ему большую услугу.
И улыбнулся собственным мыслям.
Глава 11. ГОРЫ ЮСЕН
Тянется сказка, вьется, словно
Золотистые плети плюща поднимались по стенам. Золотистые в свете садового фонаря, но слепой была ночь — где-то затерялась луна.
Ночь над землею текла, а тень ее — по земле. Медленная, тягучая, все различия сглаживала, все запреты снимала. Взгляд, следивший за Йири, — тревожный.
— Чего ты боишься? — спросил он, заметив неотрывный взгляд.
— Хорошо не может быть долго. — И сбивчиво, еле слышно: — Нет, у меня все… я не за себя…
Глаза — черешни. Пламя свечи пляшет в них. Почему неспокойно пламя?
— За меня бояться не стоит.
Он зажигает другие свечи — руки движутся плавно, словно в священном танце: один неловкий жест, и будет шрам на теле мироздания. Айхо смотрит, как завороженный. И голос — глубокий, ровный — и мягкий, словно касание:
— Ты рожден с крыльями — большая птица. Земля тебя не удержит. Когда-нибудь ты поднимешься высоко — не так, как это понимают чиновники и придворные.
Блики света ласково скользят по шелку волос, по складкам, бегущим из-под браслета, по лунным камням, оправленным в серебро — в последнее время он начал носить эти камни, знак созерцательного спокойствия.
Только один взгляд бросил на юношу.
— Помни, что ты обязан делать, раз награжден многим. Не растрать свой талант — и саму жизнь. Ты сумеешь, я знаю.
— Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, — Те-Кири словно враз постарел.
— Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь. — Йири вздохнул. — Это может быть и ловушкой… Такую ловушку могут устроить несколько человек, и у каждого своя цель. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.
— Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, — глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений.
— Что же… если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли ни делала. Я давно разучился бояться —
Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял, молча разжал руки и удалился.
Костер горел на берегу: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди…
Завтра Йири собирался покинуть город и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай — положить в костер несколько стеблей и цветов.
Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, — но лицо оставалось в тени.
Кьонг — пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица — все равно ей, днем петь или ночью.
— Господин мой… — Ниро тронул Йири за плечо. — Вам принести накидку?
— Не холодно. Лето же еще… почти. — Он улыбнулся. — Хорошо… Тихо…
Голоса доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.
— Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас зимы холоднее, чем здесь. А в этом году лето было холодным… Сегодня — как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, — сказал с короткой усмешкой.
Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.
Перед внутренним взором Йири — храм. Тот, из юности, — рифленые стены, морская ракушка. Храм далеко, и негде помолиться об удачной дороге.
Айхо не было с ними — в театре шло представление. Может быть, уже кончилось — но Йири советовал юноше побыть с друзьями-актерами, а не мчаться сюда. Осенний огонь — это грусть. Не стоит грусть допускать к Айхо.
— Мой господин, вы ничего не говорите о Столице…
…Смешной мальчишка Ниро. Разве он обязан отчитываться?
— Неужто ничего не переменится?
…Похоже, обязан.
— Я остаюсь на своем месте, ты знаешь. Этого довольно?
— И это все? Я читал, что восход нового Солнца всегда влечет за собой перемены…
…И где научился выражаться так складно? Но что-то ответить придется.
— Повелитель желает, чтобы в моем доме появилась хозяйка. Что же, разумно. Мой долг — повиноваться, — добавил с усмешкой и заговорил про Айхо: — Хорошо, что вы дружите. Будь он один… не сделал бы ничего или сделал гораздо меньше. Он находил поддержку в тебе… когда я пытался сделать из него то, что делать не следует.
— Тогда почему…
— Я привык быть ненастоящим… а он вырывался из рамок канона.
— О чем вы?
— Помнишь, я сказал тогда, что я тоже кукла? Это правда. Я был… там, в Столице.
Ниро кивнул, не сводя с него глаз.
— Ты сам догадался?
— Нет, господин. Но теперь понимаю. Только вы неправы. Думаете, Айхо — тонкая веточка, которую легко переломить? Он больше похож на ивовый прут.
— Да, и когда распрямится — может ударить больно. — Улыбнулся.
— А там… — Ниро осекся, но все-таки решился продолжить: — Там было… как?
— По-разному. Но этого давно нет. Ничего не осталось.