Песня цветов аконита
Шрифт:
Кенну потом смеялся над ним. Он всегда смеялся. То задорно, то зло. Тогда, давно, он казался Йири намного старше его самого. Теперь Йири считал старше себя, хотя Кенну было девятнадцать, когда он умер. Йири девятнадцати ждать еще долго.
А здесь нет живой тени созвездий.
И холодно по-другому.
Несколько дней прошло. Благословенный был занят — и они почти не виделись. Иримэ
Ёши спрашивал, но смотрел в стену. Все-таки Йири не выдержал:
— Лучше мне было умереть?
— Не говори глупостей, — впервые за эти дни врач вернулся к прежнему тону. — Это ничего бы для них не изменило. Ты все делаешь правильно. Слишком правильно.
— Мне нельзя по-другому.
— Почему?
— Потому что лишь этим я могу хоть как-то заплатить за оказанную честь.
— Тогда скажи, — необычайно кротко спросил врач. — Что ты чувствуешь по отношению ко мне? Благодарность? Или на меня можно смотреть равнодушно, поскольку не отпускать людей в смерть — мой долг?
— И то и другое.
Ёши шагнул к нему.
— А если я сейчас ударю тебя? Что сделаешь? Промолчишь? Или поступишь как-то еще в соответствии с тем, что из тебя сотворили? Тебе же больно сейчас — от такого головой о стенки колотятся. Или ты даже боль себе чувствовать запретил?
— Не знаю, — шепотом.
— От тебя требуют совершенства. А если тебе придется умереть? Тоже постараешься сделать это безупречно? Смерть некрасива, дружок. И над своим телом ты настолько не властен, уж мне поверь. Хоть это радует.
Он повернулся и вышел — резче, нежели следует.
Светлые камешки дорожек — причудливые радостные узоры. Белые конюшни — по стенам плясали тени от широких листьев.
Одна была, которую можно было обнять, спрятать лицо — и стоять так, пока не послышатся шаги конюха. А потом уйти — видеть тебя таким не должен никто.
И вот — не успел. На конюшне его встретили так, будто готовы в пыль превратиться и под ноги лечь. А она, рыжая, шерсть поблекшая — или почудилось? — смотрела тусклым глазом. Смерть некрасива. Однако не это главное. Отними у лошади возможность догонять ветер — что же останется?
Он наклонился над кормушкой. Корм засыпали недавно… Вспомнились рассказы Хиранэ…
— Я знаю, какой это яд.
Фея начала ржать и метаться — и скоро ее не стало.
— Ее-то за что? — тихо и грустно спросил. Спокойно. А того, кто за лошадью ходил, уже вытолкнули вперед. Стоял — цвета ивового листа, серо-зеленый.
— Это ведь не ты сделал. Ты лошадей любишь. Кто здесь был?
— Никого…
— Жаль… Может, попробуешь вспомнить?
Видимо, что-то есть в голосе. Потому что память возвращается сразу:
— Девочка… — язык едва слушается.
— Зачем?
— Скучно… было… она хотела только взглянуть на лошадь — о ней по всему Островку говорят…
— Как глупо. Ты бы хоть посмотрел, что она делает.
— Ведьма… Глаза отвела… — обреченно выдавил конюх.
— Ведьма?
Он поворачивается и уходит. Коротко, через плечо:
— Найдите ее. И приведите ко мне.
На счастье или несчастье, повелитель не сильно занят сейчас. Прошения какие-то смотрит — при нем секретарь.
— Что-то случилось? — а голос, хоть и невозмутимый, все же немного меняется. Не каждый день здесь без приглашения появляется Йири — мягко сказать, не каждый. Секретарь стоит, полуоткрыв рот — так и не дочитал письма. И растерян. Его отсылают небрежным поворотом кисти:
— Закончим потом.
И к Йири, без досады, скорее, с любопытством:
— Говори. Ты же не так просто явился?
Хмурится, узнав про Фею.
— Это уже наглость.
— Это ведь не случайность, мой господин.
— Конечно же, нет. И чего ты хочешь?
Тот опускается на колени:
— Простите… Я должен был следить лучше.
— Фея — твоя. Хорошая лошадка… жаль, — и, подумав: — Не хуже найдем. Но это уж слишком.
— Что же теперь?
— Твоя потеря, ты и решай. Посмеют ли тебя не послушать? Или оставишь все как есть? Примешь, как с тобой обошлись?
— Не со мной на этот раз. Я уже приказал найти девочку. Но я не хочу знать, кто за этим стоит. Потому что простить не смогу.
А потом глухо, чужим голосом:
— Отпустите меня.
— Вот как? И куда ты пойдешь, сокровище мое?
— Вернусь к себе.
— А где твой дом? — спрашивает с насмешкой.
— В деревне на севере, — в первый раз говорит это.
— Про север я знаю. Деревня, значит? А если вся твоя родня уже умерла?
— Еще куда-нибудь…
— И чем займешься? Тяжелой работой… или более легкой?
Не отвечает
— Чудесно. И ты хочешь просто взять и уйти? Тут, наверху, тебе не понравилось? Надоело? Будешь вечерами рассказывать сказки обо мне деревенским детишкам?
И обрывает насмешки, поняв, что и у Йири есть свой предел. Пока еще есть.
— Я предлагал тебе уйти. Помнишь? Ты отказался. Теперь — нет.
— А если я все же покину Островок? — голос неожиданно легкий, парящий какой-то.
— Ты этого не сделаешь, — улыбается Благословенный. — И не потому, что боишься расправы. Просто не уйдешь, если я говорю «нет».
…Он поднимается, плавно отводит волосы ото лба. Складывает руки в жесте полного подчинения. Спрашивает:
— Докладывать ли вам, что я узнаю о виновных в гибели Феи?