Песня для тумана
Шрифт:
Никогда бы дочь Алвгейра не подумала, что человек может издавать подобные звуки. Да и человек ли? Почти тотчас же на этот зов последовал ответ: вой волков, слившийся в единую жуткую песню, переходящую в медвежий рык, треск лесного пожара, вопль загарпуненного кита…
Туман шарахнулся в сторону, будто вспуганный заяц. Ульв зашагал дальше, как ни в чём не бывало, а вдоль его пути, словно волны вдоль борта, потекли мохнатые тени, все как одна — с горящими глазами.
— Страшно? — спросил зять Альвгейра, не останавливаясь.
— Нет, — побелевшими губами ответила дочь ярла. Ответила так твёрдо, что муж замедлил шаг и повернул
— Нет? — тонкая, чёрная, будто углём нарисованная на бледном лице бровь вопросительно надломилась.
— Ты — самый страшный в этом лесу, — через силу, но внятно произнесла Сигрид. — А ты поклялся меня защищать.
Ульв и вовсе остановился, рывком развернул девушку к себе. Чуть приподнял лицо за подбородок. Глаза у Сигрид расширились, словно не в силах вобрать обрушившуюся с его взглядом зелень… нет, не малахита. Зелень травы и весенней листвы. Безбородое, с точёными чертами лицо оказалось вдруг очень близко. Тонкие, будто обескровленные, губы почему-то пахли мёдом. «Вот что значит «медоречивый», да?» — невпопад подумала Сигрид.
— Умная девочка, — твёрдый, ороговевший палец неожиданно нежно погладил её по щеке. — Умнее, чем твой отец. Даже жаль немного…
Мягкий, будто шелест ветра в листве, голос ещё звучал в ушах, а Ульв уже решительно тянул Сигрид дальше, всё ускоряя шаг. Кажется, навёрстывал упущенное. Девушка позволила увлекать себя безвольно, как кукла. Её трясло мелкой дрожью, руки сделались ледяными, а щёки горели. Не успела Сигрид восстановить дыхание, как проводник снова резко остановился.
— Гляди, — Ульв отодвинул с дороги гибкие стебли осоки. Сигрид чуть наклонилась к чёрной глади пруда, но ничего особенного там не увидела. Только туман вдруг перестал жаться за деревьями, растёкся над самой поверхностью воды. Но Ульва это, кажется, не беспокоило. Он встал у девушки за спиной и положил ладони ей на плечи. — Гляди, — повторил он, и ухо Сигрид согрело тепло его дыхания.
А потом Ульв Стейнсон начал петь.
***
Эрик прижался спиной к дереву. По крайней мере, корень, на котором он стоит, не уходит под воду. Бессмысленные блуждания выматывали не хуже яростной битвы. Но упрямство викинга не позволяло окончательно опустить руки. Передышку одинокий воин решил использовать, чтобы привести мысли в порядок. Получалось не очень хорошо. Проклятый туман будто набился в голову через нос и уши, потому что мысли двигались вяло, не позволяли разглядеть их очертания. «Что… я здесь делаю?» — тупо спросил сам у себя викинг, безуспешно стараясь ухватить ускользающие воспоминания. Гнев, боль утраты, лица товарищей, блестящие зубы черноволосого ублюдка, Альвгейр с обнажённым мечом и Сигрид…
Сигрид! Сердце встрепенулось, будто птица в клетке. Эрик качнулся вперёд, а туман… туман вдруг отступил. Белые стены раздвинулись, обнажив дорогу. Поначалу Эрик осторожничал, пробовал каждый шаг, но вскоре перестал: под ногами неизменно оказывался камень. Устойчивый. Нерушимый. Надёжный. Викинг шагал и мало-помалу стал различать необычные, неуместные звуки. Чем дальше он шёл, тем явственнее становилась музыка, тем шире делался свободный от тумана проход. И вот уже Эрик стоит на поляне… нет, это не поляна, а развалины. Наверное, когда-то здесь стоял храм. Даже сейчас каменные глыбы, образующие круг, потрясают воображение, и, кажется, вибрируют, отзываются на звуки арфы. Она полулежит в центре круга, запылённая, но всё ещё блестящая живым серебром. Больше половины натянутых в три ряда струн остались целы. Ветер гуляет в них, извлекая ту самую мелодию, что привела сюда викинга. Ту самую, что странным образом…
Эрик протянул руку. Выражение его лица сложно разглядеть под слоем грязи, но в синих глазах искрится любопытство, восхищение внезапно открывшимся чудом.
— Не трогай её.
Голос мелодичный, как весенний ручей. Как серебряный колокольчик.
Эрик вздрогнул и обернулся. Болли как ни в чём не бывало почёсывал за ухом. Если огоньку приспичило поговорить — это его дело.
— Почему? — от неожиданности викинг не спросил ни кто она, ни откуда взялась.
— Королева рассердится, — девушка шагала легко, будто плыла над травой. — Касаться инструмента Великого Барда запрещено. И никто не смеет ослушаться, кроме ветра, не знающего преград…
— И что это… за Бард такой? — Гораздо интереснее было бы узнать, что это за волшебное создание с нежным румянцем так доверчиво направляется к викингу, но прямо спрашивать он не стал — побоялся спугнуть девушку с глазами лани.
— Великий Бард был жрецом Кенн Круаха, золотого бога, лившего кровь, скрытого туманом. — Белое платье казалось невесомым, сотканным из паутинки. Эрик и думать забыл про то, как сейчас выглядит сам. — Могущество его было велико, ибо люди почитали его и даже приносили в дар своих первенцев…
— Дикари, — просипел викинг враз пересохшим горлом. Но не участь безвестных младенцев так взволновала сурового воина. Ткань платья незнакомки и в самом деле оказалась не толще паутинки — струилась по совершенному телу, не скрадывая и не скрывая его выразительных изгибов.
— Кромм Дуб был силён и могуч. — Шаг. Ещё шаг. Глаза женщины светились мягким сиянием болотного огонька. — Но только тот, кто найдёт Душу Ирландии, кто возляжет с ней, и кому она покорится, сможет стать господином всех Зелёных Холмов. — От неё пахло диким шиповником и молоком. «При чём здесь молоко?» — думал Эрик, не в силах оторвать взгляд от двух округлых холмов, интересовавших его сейчас больше, чем все проклятые сиды Ирландии.
— Поэтому он послал Барда к Королеве Мэб…
Внимать рассказу об успехах хозяина трёхрядной арфы в деле покорения Души Ирландии викинг не стал. Рука уже ощутила упругость горячего женского тела. Губы прижались к лебединой шее, немедленно захмелев от её вкуса.
— Я прежде никогда не слыхала, как Бард поёт о любви, — едва слышно прошептала незнакомка, спрятав сияние глаз под сенью ресниц.
— Эрик! — не только голос, но сама интонация — требовательная, решительная — были настолько знакомы, что викинг немедленно разжал объятия и обернулся. Всего на секунду показалось: в неверной дымке тумана на другой стороне круга развалин он различает знакомый силуэт.
— Сигрид!
***
— Довольно! — Ульв крепко прижал к себе вырывающуюся жену, резким движением развернулся спиной к омуту.
— Пусти! Пусти меня! Я этой швали все лохмы выдеру!
— Успокойся! Ничего она ему не сделает. Сегодня, по крайней мере.
Его голос был твёрд, как камень. Как грудь, к которой сейчас прижимали Сигрид. Она вдруг подумала, что за всё время брака ещё ни разу не была к мужу так близко.
— Откуда ты знаешь? — спрашивая, она постаралась заглянуть ему в глаза.