Песня мертвых птиц
Шрифт:
– Вы слышали о сегодняшнем происшествии?
– Конечно, директор. Все доктора только об этом и говорят весь день. Согласитесь, ведь такие случаи в нашей больнице нечасты.
– Вы догадываетесь, по какому поводу я вас вызвал, доктор Кан?
– Разумеется. Я – бывший лечащий врач Эриха Бэля.
– Что вы можете мне сказать о пациенте? Почему он покончил с собой?
– Может быть, Ремарк на него так подействовал, – засмеялся доктор Кан, а затем уловил серьезность на лице директора, и улыбка сошла с его лица. – Представления не имею. Этот человек категорически
– Вы так смело об этом говорите? – директор просветлел от слов доктора Кана, насупившиеся брови расслабились, и напряжение вмиг сошло с его лица. – Почему?
– Я наблюдал своего пациента на протяжении всего срока его пребывания здесь. Я более чем уверен, что Эрих Бэль, впечатлительный человек, который запросто мог потерять сознание от вида капли крови, от катастрофической непереносимости сигаретного дыма и любой агрессии, направленной в его сторону, не мог выброситься из окна своей палаты.
– Вы с кем-либо делились своими мыслями?
– Нет, директор. Я ношу их целый день при себе и жду, когда меня спросят.
– Если спросят, доктор Кан, то ответьте, что ваш пациент мог покончить с собой из-за отсутствия тяги к жизни. Вам понятно?
– Да, – как-то сразу и без лишних возражений согласился доктор, словно этого только и ждал.
– Благодарю. А что вы мне скажете по поводу глубоких порезов, предположительно лезвием от станка, на руке Эриха Бэля?
Доктора Кана подобное заявление привело в замешательство.
– Я два дня назад лично проводил осмотр Эриха Бэля. Никаких порезов не было. Я написал об этом в отчете, директор…
– Да, я сейчас изучаю ваши труды.
Директор снова пригубил свою сладкую подругу, пленником которой он был, сделав глубокую затяжку. Самое забавное, что и в эту прекрасную секунду, когда дым нежно обволакивал его горло, директор не думал ни о чем. А лишь жадно глотал пепельного цвета воздух.
– Вы хотите мне сказать, что Эрих пытался покончить с собой еще до того, как выпал из окна? – доктор Кан употребил слово «выпал», так как категорически отказывался верить в то, что его пациент мог выпрыгнуть. Скорее, нечаянно выпасть…
– Так говорят факты, доктор Кан, – а затем директор сменил тему разговора: – Как вы думаете, кто мог прийти к Эриху Бэлю в палату и спокойно в ней курить? Вернее, кому он позволял это делать?
– Никому, директор. Абсолютно в этом уверен. Если от доктора пахло табаком, пациент всегда делал замечание по этому поводу и жаловался на внезапный приступ тошноты. Никто не мог зайти в его палату и спокойно при нем закурить. Было бы криков столько, что даже вы в своем кабинете их услышали бы, директор. А что?
– В его палате сегодня было накурено, поэтому я вас и спросил.
– Не может быть. Наверное, полицейские накурили там, когда все осматривали?
– Нет. Было накурено до них, – спокойно ответил директор и сделал затяжку.
– Вот это новости… Но кому понадобилось убивать Эриха Бэля, бесхарактерного и хлипкого человека? Докторам? Пациентам? Это же смешно… – без капли веселья в голосе сказал доктор Кан.
– Отсутствие мотива не исключает убийства. Верно?
– Конечно… – почему-то сказал врач неуверенно, с долей сомнения в голосе. – Но, может быть, это не убийство, директор. Вдруг он действительно выпрыгнул из окна сам, без чьей-либо помощи? Вероятно, он залез на подоконник, чтобы…
– Чтобы что?
– Посмотреть на небо, как вариант.
– А разве на небо нельзя посмотреть, стоя у окна или лежа на кровати? Зачем залезать на подоконник?
Директор в глубине души смеялся, но лицо его оставалось каменным, безэмоциональным. Его веселил тот факт, что стоило произнести вслух слово «убийство», как решительный настрой доктора Кана в ту же секунду иссяк.
Боятся почему-то люди слова «убийство». Оно сразу же обязывает их нести ответственность за каждую сказанную ими букву, словно они начинают давать показания под присягой.
– Не знаю, директор. Ничего не могу сказать… Думаю, Эрих Бэль мог выпрыгнуть в окно. Тем более что на его руках обнаружены порезы. Значит, не так уж тонка кишка у человека, который покончил с тем, на что изо дня в день жаловался. Мой пациент мог покончить с собой, – теперь уже решительно менял показания доктор Кан.
– А что с дымом? Кто мог курить в его присутствии?
– Может быть, он сам и закурил, директор. Знаете, если в горле сидит вся человеческая дрянь, называемая жизнью, то, когда пытаешься покончить со всем, в голову запросто может прийти мысль – а почему бы и не покурить напоследок? Что я теряю? Жизнь, а потому можно и бросить вызов тому, чего я боюсь. Тому, что меня постоянно отравляет. Не знаю, как оно было на самом деле, директор, но идя на верную смерть, я бы лично не боялся больше змей, и, возможно, перед смертью я их даже потрогал бы. Что мне терять?
Самым странным было то, что директор сам об этом не подумал. Ведь версии доктора Кана исключать было никак нельзя, а, напротив – следовало иметь в виду прежде всего.
Несомненно, Эрих Бэль мог покурить перед тем, как выпрыгнул в окно. Нельзя этого исключать. Но! Тогда следует задать себе вполне логичный вопрос, за который директора снова могли бы засмеять полицейские, назвав его во второй раз Шерлоком Холмсом.
Если Эрих Бэль покурил перед смертью, то где окурок?
Все становилось еще более запутанным, чем было. Директор начал пропускать в свою темницу тишины и покоя первые лучи мыслей.
– Вы свободны, доктор Кан. Если понадобитесь еще, я вас вызову.
– До свидания, директор.
Доктор Кан вышел из темного кабинета в светлый коридор. И был рад, наконец, тому, что не нужно больше прищуривать глаза, чтобы рассмотреть хоть что-то перед собой.
Когда его собеседник вышел из кабинета, директор незамедлительно взял в руки тот маленький клочок бумаги с номером телефона, который оставил на столе полицейский перед уходом.