Песня первой любви
Шрифт:
…Старый дом снесли, выделив однокомнатную квартиру. Старуха давно померла. Дети разъехались по белу свету.
Аккуратненький старичок, содержащий себя в полном порядке. Рубашка, штанишки – из прачечной. Оттуда же – свежие простыни. Деда Проня сам нашивал свою именную метку. 3С625.
– Ты бы женился, Проня, – говорили ему друзья. – Одному не светит.
– Я не один. Со мной весь советский народ, и прачечная под боком, – обычно отвечал Проня. И глаза его не туманились.
– Помрешь, и никто не определит, – сулили друзья.
– После смерти моя смерть меня не интересует. Давайте-ка лучше споем.
И они запевали – три друга: Проня, Ваня и Николай.
Течет реченька да по песочичку-у,Золотишко моет……Дзы-ынь. Разбудил телефонный звонок.
– Насчет котелка вы звонили? В общем – нигде. Придется вас огорчить. Подобного вида услуг не оказывается.
– И что мне делать?
– А я откуда знаю? Ха-ха-ха! Кастрюлю купите, эмалированную.
– Ты со мной, барышня, шутки не шути, – обиделся деда Проня.
– Вы простите, я так… Старик, – пояснила барышня кому-то шепотом. – Впрочем, попытайтесь на углу Засухина и Кривцова, там есть один, Сеня его зовут.
– Вас понял. Благодарю. Вас понял.
– Я вас давно понял, – бормотал деда Проня, выходя на улицу.
Чистый старик в черном длинном драповом. Укутанный в тепленький шарфик. Черная кепка. 3С625.
В мастерской он сразу сообразил, который из них Сеня. Тот сидел в свободной позе, но вид имел деловой. Плотненький молодой человечек с кудрявыми бачками. Нейлоновая сорочка и яркий широкий галстук.
– Сень, а Сень, ты подь сюда, – сказал дедушка.
– Это вы меня? – приподнялся Сеня, беседовавший за загородкой с двумя вальяжными дамочками. Одна шутя била Сеню замшевой перчаткой по волосатым пальцам.
– Если ты Сеня, так тебя.
– Я Сеня.
Дамочки не смотрели на просителя. Деда Проня только открыл рот, чтобы сказать дело, но тут вдруг совсем рядом дико рявкнул магнитофон, и обоеполый голос взвыл:
АЯЖду у моря, жду у моря —При-хо-ди!И различные электро– и просто инструменты завыли такими электро– и просто воплями, что у деда зарябило в глазах. Дальнейший разговор с умельцем Сеней выглядел так:
– Ну!
– Чё?
– Ну вот…
– Чё вот?
– Котелок.
– Ну и чё?
– Надо лудить.
– Не.
– Чё не?
– Не можем.
– Денег дам.
– Все дают.
– Выключите вы свиристелок! – заорал деда Проня магнитофонщикам.
Те удивились и выключили.
– Сеня, будь другом, сделай, – тоскливо заговорил дедушка. – Я в долгу не останусь.
– Да ну правда же, дед. Я без туфты. Я правда не могу. И инструмента у меня на это дело нету.
– Точно?
– Без туфты. Я же говорю.
И деда Проня покинул веселую мастерскую, где Сеня немедленно продолжил свои ладушки с замшевой перчаткой.
И довольно долго везде ходил, но не добился положительного успеха. Даже и не обещали: на Русаковской штамповали латунные пуговицы для пиджаков, на Еремина – чинили электробритвы, а в Николаевке вообще – гравировали таблички про покойников.
Деда Проня встал на углу. Народ шел туда и сюда. Мужик нес старый телевизор, завязанный в простыню.
– Ты куда его тянешь? – поинтересовался деда Проня. – В ателье?
– Не, – мужик показал головой. – Сдавать иду, а доплачу – и куплю новый.
– Цветной, что ли?
– Не, – мужик почему-то испугался. – Нам не цветной. Нам на цветной доходы еще незначительные, – нервно засмеялся мужик.
– Наверняка цветной купит, пес, – сказал деда Проня, провожая его взглядом. – А что хорошего в цветном? Разве только что цветной, а так – телевизор да и телевизор.
Так сказал деда Проня и отправился на мост.
А мост – ажурное создание из камня и бетона – соединял новую и старую части города.
Видны были: широкая панорама развернувшегося до небес строительства, и стадион на десять тысяч мест, и купола Покровской церкви, и телевышка «Орбита», и бесконечная отступающая тайга, отступающая, тающая, уходящая.
Под мостом текла Енисей. Он был серый. Енисей тек из Тувы в Ледовитый океан.
– Надо же – столько воды и вся пойдет на дело, – пробормотал деда Проня и, перегнувшись через перила, выпустил котелок из рук.
Котелок летел вниз. Он летел вниз и, ослепительно сияя на солнце, превращался в точку. Он превратился в точку, но вошел в воду с плеском.
Плесь! И нету котелка!
* Нам не цветной. – Цветной телевизор тоже считался сначала предметом роскоши.
Дома пусто
Мать моя осталась тогда одна в нашем родном городке, который разросся за счет притока заводов из Европы во время последней мировой войны.
А я поехал на Алдан с целью заработать много денег, чтоб потом мы тихо зажили с матерью в собственном домике на окраине городка и жили там так, пока не умерла бы сначала она, а потом и я.
Существовал без шума. Если по первому времени работа была для меня тяжела, то потом я пообвыкся и тяжести ее не замечал. Я канавы рыл в геологической партии, со взрывом. Сначала бурку бурил, потом грунт взрывал, потом кайлом да лопатой углублял, расширял, чистил – забуришься, взорвешь, углубишь, расширишь, почистишь – и готово дело.
Но это только так кажется легко, как я написал на бумаге, а на самом деле, как многие говорили, зверская это работа, и многие с нее уходили, потому что – физическое изнеможение каждый день, невзирая на хорошую оплату.