Песня скрипки(Рассказы)
Шрифт:
И когда у него в то лето созрели семена, сказал он:
— Дети мои, сейчас вы будто бы птицы: у вас тоже есть крылышки. И пока вы не пустили корни — выбирайте себе место получше. Летите же, дети, и выбирайте.
И дети полетели по ветру, словно бурые хлопья, и, летя, перекликались.
Одни говорили:
— Мы останемся здесь, в лесу, среди знакомых песен и запахов!
Другие кричали:
— Мы будем жить на полянке среди золотых одуванчиков.
Кое-кто направился в поле, где много простора и солнца.
А последнее — всего одно Семечко — молча летело к дороге, на которую всю жизнь смотрел
— Какие братья все глупые! В лесу надо драться из-за каждой капли воды, из-за каждого лучика солнца. На полянке — тоска: кругом лес да лес. В поле и того хуже: один и один. Вот я себе выберу место!..
И Вязовое семечко летело вдоль дороги все дальше и дальше от леса и смотрело, где бы остановиться. День был субботний. По дороге к городу то и дело мчались машины, тарахтели телеги с молоком и редиской и шли, шли пешеходы.
И Вязовое семечко думало:
«Ах, какое хорошее место! Здесь мне будет так интересно и так просторно!»
И оно опустилось рядом с придорожной канавой.
Зимой оно, как и все его братья, дремало под снегом, а весной стало Вязком. Таким маленьким, что его даже зайчик не видел, которому случилось пробежать мимо.
Братья его также стали Вязками. Но на полянке их летом вместе с травой скосили, в поле их запахали осенью, и остались в живых только придорожный Вязок да его лесные братья.
В первое же лето придорожный Вязок чуть не задохнулся от пыли и все-таки думал, что выбрал место хорошее. Шумное. Людное. Год думал, два, а на шестой из его верхушки кнутовище сделали.
И превратился Вязок в калеку. А мимо все также бежали машины, гремели телеги. И поднимали пыль, пыль… такую, что смотрел Вязок на небо и думал:
— Ах, кабы облачко! Ах, кабы дождичек!
А вскоре и роптать начал:
«Да, плохо быть деревом, ни ног у тебя, ни крыльев. Ни от зноя не убежишь, ни от пыли не спрячешься. А еще хуже быть одиноким».
Но когда однажды Сорока принесла ему привет от лесных братьев, он гордо расправил серые листья, сказал:
— Скажи им, что живет их брат всем довольный: ни из-за воды ни с кем не дерется, ни из-за солнца ни с кем не ссорится. И насмотрелся он всяких чудес, что долго будет теперь детишкам рассказывать.
Но не пришлось Вязку детишек дождаться. Как пошли на него напасть за напастью валиться — откуда только брались, словно сидели за поворотом дороги и поджидали, пока он подрастет.
Летом — козы глодали, проезжие ветки на хворостины обламывали. Зимой тоже не лучше. Маленький был — закидает его зима снегом — тепло, покойно. Подрос — никакие снежные шубы не помогают: треплют поземки, гнут бураны, нижет мороз. Со временем ствол вкривь и вкось изогнулся.
И однажды зимой, когда его резкая хлестала пурга, и ему было очень холодно, он увидел на дороге обоз.
На дровнях, связанных по двое, везли толстые сосны, а сверху на соснах Вязок рассмотрел с пяток своих братьев — длинных, прямых и без единого сучочка. И, обрадованный, он подумал:
«Ну зачем они росли? Построят из сосен дом, братья на слеги пойдут, — а что хорошего?.. А мне еще жить и жить…»
А Вязы смотрели
«Рос, рос, а вырос — и даже на топорище не годен, глаза только людям мозолит…»
Вязы думали, обоз скрипел, а по дороге мела поземка и трепала, трепала уродливое придорожное дерево.
Липочка
В воздухе стоял румяный апрель, река Черемшан под горой Караваем синела, а Липочка, что росла на ее склоне, вся улыбалась, потому что весь лес по горе еще не зацвел, а Вязок, что рос как раз напротив нее через просеку, был разубран в красноватые кисти-цветы с белыми ресничками.
Он цвел впервые. И это было так неожиданно, что Липочка совсем позабыла, какой у него уродливый ствол, и какой он сам весь шершавый. Она ласково сказала:
— Весеннее небо всегда голубее и выше осеннего, правда, Вязок?
Липочка никогда не говорила с Вязком, и потому он растерялся и не знал, что ответить. А она, стройная, с гладкими гибкими ветками, слегка склонялась над неширокой просекой и нежно смотрела на него чуть приоткрывшимися листочками.
В полдень к Вязку прилетели золотистые пчелы и, кружась, стали напевать ему песни о цветущих садах и о солнце. И Липочке вдруг захотелось стать с ним рядом, чтобы и над ней кружились пчелы, чтобы и ей они слагали свои чудные песни. Она еще больше склонилась над просекой, но ее ствол и ствол ее мамы срослись внизу вместе, и мама строго тряхнула вершиной:
— Если тебе хочется к кому-нибудь склониться, склонись тогда к Клену. Он такой узорный, высокий. А это же горбун!
Ствол Вязка и вправду был крив оттого, что в детстве, когда просека была проезжей, его задело тележной осью и чуть не сломало.
И все-таки Липочка, глядя на него, думала, что она никогда еще в жизни не видела такой лучистой весны с янтарными чистыми зорями, голубыми и ясными далями, с хрустальным бодрящим воздухом и гремучей рекой.
С Вязком она больше не разговаривала: не разрешала мама. Но с этого дня каждый зубчатый лист Вязка и каждый, похожий на сердечко, листок Липочки поворачивались не следом за солнцем, а застывали на месте и с утра до ночи смотрели друг на друга.
А кругом все давно зеленело. Отцвели фиалки, облетел нежно-розовый цвет с дикой вишни, закачали пахучими колокольчиками ландыши, и как-то утром семена Вязка, точно медные монетки, выстлали землю у ствола Липочки. На бурых крылышках разлетались они по горе Каравай и чуть слышными голосками рассказывали всем о красавице Липочке.
Лунными ночами, когда белая тишина заливала все вокруг, и Липочкина мама спала, Липочка вытягивала над просекой свои ветви, а Вязок — свои, и они, касаясь друг друга крайними листочками, шептали что-то ласковое, тихое, чего нельзя было расслышать за соловьиными трелями.