Песня смерти
Шрифт:
Оттащили Никифорова в дом. Положили на кушетку в гостиной. Мда, а дом не так плох внутри как снаружи: все покрыто пылью и паутиной, но вещи тут добротные — мебель, картины, предметы утвари. У Фильки глаза загорелись, но я, на всякий случай, показал ему кулак. В профилактических целях, естественно.
Нашли на кухне какую-то водичку. Сбрызнули на лицо старика. Водичкой. Он начал потихоньку приходить в себя.
— Ох, Перун-Громовержец. — Запричитал дед, ощупывая своей сухой рукой острый подбородок. — Выродки! Пошто не убили?
— Степан Никанорович, вы наверное
— Белок, ты что ли? — Вытаращился дед. Ну вот, еще одно прозвище. Хорошо, хоть не желток.
— Так вы меня помните?
— Конечно, помню! Мы ж с тобой еще на Наполеона вместе ходили!
— Уууу. — Протянул я и украдкой показал Фильке палец у виска. Даже здесь столько не живут. Дед, похоже, окончательно флягой засвистел.
— Да шучу я! — Заорал вдруг дед и хрипло рассмеялся. — А я думал тебя давно прибили или ты сам от нагрузок помер. Ха-ха. Это ж я тебе протекцию составлял! Если бы не твоя матушка, (кстати, как там она?), я бы ни в жизнь такого доходягу для службы не рекомендовал. А ты чего здесь делаешь?
— Познакомиться приехал. Снова. Мне в армии контузия прилетела. Ничего из прошлой жизни не помню. Вот меня домой и отправили. — Соврал я.
— Но ты хоть первое звание получить успел? — Начал допытываться Никанорыч.
— Корнет от кавалерии. — Припомнил я.
— «Корнет от кавалерии»! — Передразнил меня дед. — Тьфу! Ты хоть за это время магию подтянул? А фехтование?
Когда я ему признался, что вдруг разучился даже тому немногому, что имел, дед вскочил с кушетки и дико тараща глаза принялся бегать по комнате и орать матом. Причем, орал он не просто так. Слыхал я еще в том мире про Большой, Малый и Петровский загибы, но Никанорыч их всех переплюнул. Разом. Даже Филька, слушая причудливую вязь матерных слов, перетекающих из одного предложения в другое, уважительно крякнул.
Минут черед десять дед окончательно выдохся и повалился на кушетку. Затих. Я подумал было, что дедуля на этот раз точно того, но он просто прикрыл глаза и тяжело задышал.
— Не все так плохо. — Неожиданно обрадовал я его. — У меня на днях открылся родовой дар. Какой-то там крик или рык.
— Врешь! — Старик приподнялся на кушетке. — Пошли на крыльцо. Покажешь. На мне. Если удастся меня пошатнуть, любую просьбу твою выполню!
Я сначала хотел отказаться, но потом быстро передумал. Даже если дед мне не сможет помочь напрямую, вон какой старый, того гляди и развалится при очередном шаге, то со связями у него полный порядок. А вдруг удастся восстановиться на службе?
— Пошли. — Пригласил я деда и пошел на крыльцо. Сзади пристроился довольно хихикающий Филька. Шоу ему захотелось. Сейчас будет тебе шоу.
Вышли на скрипучее крыльцо. Следом, щурясь от яркого солнечного света выполз дед, противно шаркая ногами. Встал передо мной, впалую грудь выпятил, мол, давай, херачь.
Мне очень хотелось продемонстрировать деду мои способности, но было как-то жалко убивать его после знакомства.
— Филька!
— Чего, барин?
— Принеси-ка мне вон тот камень! —
— А зачем?
Вместо ответа я посмотрел на него так, что задавать какие-либо еще вопросы у него желание мигом пропало. С сожалением вздохнув, что я буду показывать свой крик на камне, а не на дедуле, он поплелся выполнять приказание.
Дед тоже не понял, зачем мне камень и выжидательно уставился на меня. А я же, когда оборотню оставалось до камня всего половина пути, вдруг окликнул его:
— Филька!
— А? — Повернулся он.
— РААА! — Гаркнул я вполсилы и оборотня ветром сдуло как раз до того самого булыжника.
Дед аж присел от неожиданности. А потом с радостными криками принялся меня обнимать.
Филька же, молча поднялся из дорожной пыли, демонстративно отряхнулся и с независимым видом поплелся к пролетке. Типа, обиделся. Ну-ну, нечего было над дедом злорадствовать. Вечером объясню ему степень его заблуждений. Ну и извинюсь, конечно.
— Ну, паря, ты даешь! Чего еще можешь?
— Пока только это. — Сознался я. — Но это я еще не в полную силу закричал.
— Хорошо-хорошо! Какой потенциал, а? Матушка наверное тобой гордится!
Тут пришла очередь рассказать о сожжении моего поместья, гибели матери и бабушки, а также о самом конфликте с родом Троекуровых.
В этот раз деда хватило на двадцать минут. Петровский загиб неровно курил в сторонке, а обиженный Филька, сидя в своей пролетке, вновь навострил уши.
— Гнилое семейство! — Единственная цензурная вещь, сказанная за последние двадцать минут неприятно резанула слух. — Чего думаешь теперь?
— Буду собирать сторонников и прокачивать свою собственную силу. — Просто ответил я.
— Это хорошо. — Похлопал меня по плечу старик. — А ты сильно изменился за то время, что мы не виделись. Говори, чем я могу тебе помочь?
— Мне бы подучиться. Магии. И владению оружием.
— Ну, тут я тебе не помощник. Стар уже стал. — Разочарованно развел руками дед. — Езжай в город. Найми учителя. Там их сейчас полно. За любую цену, любой уровень мастерства.
— Были б деньги. — Двояко выразился я.
— Извини, Олежка, с деньгами у меня тоже совсем туго. Две деревеньки имею, а порядок навести не могу — приказчики разворовались, копейки только присылают.
— Так я может это, разберусь? — Предложил я свою помощь.
— Ну, если разберешься, не обижу. — Пообещал дед и хитро подмигнул. — Только что это у тебя за ковырялка на поясе висит?
— Шпага.
— Сам вижу, что не шампур! А где твоя родовая? — Нахмурясь, спросил дед. Я ответил. Никанорыч набрал воздух в грудь, чтобы разразиться третьей по счету матерной руладой, но быстро выдохнул. Вместо этого поплелся в дом и позвал меня с собой.
Попросил обождать в гостиной, он ушел куда-то в одну из комнат и долго шуршал там как мышь в кладовке. Вернулся он с длинным свертком в руке состоящим из какой-то ткани. Развернув, он продемонстрировал мне великолепной работы шпагу с единственным украшением в виде небольшого рубина на эфесе.