Песочные часы
Шрифт:
— Отчасти поэтому.
— Вот именно, что отчасти. И вообще, я не хочу говорить на эту тему.
Ёлка пожала плечами и улеглась на постель со своей «Мадам Бовари», а я пошла в читальный зал и села в угол с журналом «Смена».
Ёлка нашла точное слово — зажатая. Но что мне делать, чтобы разжаться и вести себя с мальчишками так же непринужденно, как она?
Может быть, это смешно, но сегодня на лыжной прогулке мне показалось, что я чем-то приглянулась Володе. Но нет, чудес не бывает. Должно быть, в эту минуту они уже встретились у подъезда, и Ёлка
Скрипнула дверь. Я подняла голову и увидела, что в читалку входит Володя. Он подошел к моему столику и сел рядом.
— А я тебя ищу, — сказал он. — Пойдем погуляем?
— Ты же с Ёлкой договорился!
— Ничего я не договаривался. Это она предложила, а мне с тобой хочется.
Врет! Разыгрывает!
А если не врет?.. Если не разыгрывает?
— Ну, что ты тут? А там парк! Пошли, а?
Я снова почувствовала себя на вершине горы. Может, отцепить лыжи и осторожненько сойти вниз?
— Пошли, — сказала я Володе.
В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом — такой восторг, какого я еще ни разу в жизни не испытывала.
После завтрака мы уходили на лыжах к дальним полям, отдыхали в высоких скирдах, похожих на заснеженные усеченные египетские пирамиды. Один раз заблудились, пропустили обед, вернулись в сумерках, ужасно голодные. После этого стали брать с собой хлеб из столовой. Он казался необыкновенно вкусным на морозе. А вечером мы садились в самый последний ряд кинозала и ждали, когда погаснет свет. И тогда, помедлив минуту, Володя обнимал меня за плечи. Я чувствовала правой лопаткой, как сильно бьется его сердце. И мое билось так же. Он касался губами моих волос, виска, горящей щеки. Мне было совершенно все равно, что там происходит на экране, да я бы и не увидела ничего без очков из последнего ряда. Очки у меня со дня приезда валялись в тумбочке.
— Знаешь, что мне сегодня сказала тетя Маша?
— Какая тетя Маша?
— Подавальщица в столовой. Она сказала, что я выбрал самую симпатичную девочку из всего дома отдыха.
— Ну да!
— А чего? Я и сам это знаю.
— Ты очень опираешься на палки. Попробуй съехать без палок.
— Боюсь!
— Не бойся! Начнешь падать — я тебя поймаю. Ну, раз, два, три!
— Ну вот… Я так и знала. Сильно я тебя?
— Знаешь, когда ты съезжала, у тебя такие были глаза… Огромные-огромные… Испуганные… А у тебя есть в Москве телефон?
— Тебе же не на чем записать.
— Ничего. Ты скажи, я запомню.
— Да ты законно танцуешь! Почему ты сказала, что ненавидишь танцы?
— Раньше ненавидела.
— Почему?
— Не скажу.
— Странная ты девчонка. Ты мне ужасно нравишься.
Полет продолжался, и я уже не боялась, что упаду, разобью нос, и все будут надо мною смеяться. Девочки смотрели на меня с уважением, потому что я нравилась самому симпатичному мальчику во всем доме отдыха. Я чувствовала на себе заинтересованные взгляды других мальчишек и смело отвечала на эти взгляды. Я больше не была зажатая.
— Хочу тебя предупредить, — сказала Ёлка. — Вы ведете себя слишком открыто. О вас говорит весь дом отдыха.
— Ну и пусть говорит.
— Знаешь, ни к чему хорошему этот твой роман не приведет. У меня все-таки больше опыта…
— Ты ханжа, — сказала я.
Ёлка обиделась.
— Он страшно тупой, этот твой Володя, — сказала она. — Я даже не понимаю, о чем с ним можно разговаривать. Саня в смысле интеллекта в сто раз выше. Их даже рядом нельзя поставить. Он всего Арагона читал!
Наступил последний вечер. Был прощальный ужин, потом танцы, а потом мы оделись и вышли в парк. Было тихо и морозно. Полная луна светила. Снег был мягкий-мягкий, хотелось бухнуться в него и лежать, раскинув руки.
— А ты уже с кем-нибудь целовалась?
— Нет.
— И я нет.
Он повернул меня лицом к себе и положил мне руки на плечи.
— Не надо! — испуганно сказала я.
— Мне очень хочется.
— А мне нет!
(Не верь, мне тоже очень хочется, только я жутко боюсь).
— Почему? — спросил он огорченно.
(Да ты не спрашивай!)
— Потому! — ответила я. — Принципиально.
Он опустил руки. Кажется, и ему эта вершина оказалась высока.
— Иногда можно и не быть такой принципиальной, — сказал он.
Мы повернули к дому. У подъезда Володя сказал:
— Ты замечательная девчонка. Ты…
Я ждала, что он скажет что-нибудь такое же прекрасное и важное. Но он только сказал:
— Так я тебе в Москве позвоню.
А в Москве вдруг что-то разладилось. Я даже не смогла уловить момент, когда кончилось ощущение полета. Вроде все было почти как раньше. Володя звонил мне, мы встречались у метро Кропоткинская, шли по Гоголевскому бульвару, покупали билеты в «Художественный», в последний ряд, сидели, обнявшись… Но что-то ушло. Я все чаще говорила маме:
— Если позвонит Володя, скажи, что меня нет дома.
Что случилось? Он же ничего мне не сделал плохого. Я видела, что по-прежнему ему нравлюсь. Но как-то мне с ним стало не о чем говорить. Читал он мало, стихи презирал, театр не любил.
— А что же ты любишь? — спрашивала я.
— Тебя люблю, — отвечал он, но это уже не кружило голову, как будто он дарил мне прочитанную мною книгу.
Может, причина и не в том, что он не читал Флобера. Я и сама не сумела одолеть «Мадам Бовари», малодушно перескочив через середину сразу в конец.
Володя отслужил мне, вот в чем причина.
Тщеславие мое было удовлетворено — уже оба девятых класса знали, что я «гуляю» с мальчиком. А главное: если я ему нравлюсь, значит, я вообще могу нравиться мальчишкам. Даже тем, которые мне самой нравятся.
Он продолжал мне звонить, и у него был грустный голос, когда он предлагал:
— Давай сегодня встретимся?
— Мне заниматься надо! — отвечала я. — У нас завтра сочинение!
— Но, может быть, вечером, попозже?..