Пестрая лента
Шрифт:
Разыскал Агавелян старушку. Та все подтвердила. И под большим секретом сказала, что «девка эта ходит к нашему Гасану, пока у того семья в отъезде, а как приедет — быть беде».
Да, кажется, картина начала проясняться. Классический треугольник: муж, жена, любовница, и столь же классический выход — от одной надо избавиться, в данном случае от любовницы. Гасан сначала начисто отверг свою связь с Тамарой, долго петлял, запирался, потом признал: «Да, было». Точно так же отрицал поездки в трамвае, но и здесь вынужден был признаться: «Да, ездил». В тот день они поехали в рощу,
— Но чтобы убить! Нет, товарищ инспектор, это вы бросьте.
И вот тут, наконец, «выстрелил» таинственный обгорелый обрывок газеты с цифрой «16», помеченный рукой почтальона. Квартира Гасана под тем же номером. А когда инспектор был в самой квартире, то обратил внимание на стопку газет. Он ее, будто походя, перелистал. Так и есть! Тот номер, что нашли на трупе, отсутствует. Вчерашняя и завтрашняя есть, а той нет!
Вот оно, последнее звено, замыкающее цепь! Та недостающая улика, которой припирают к стене преступника! Как бы мне хотелось эффектно завершить эту историю клочком обгоревшей газеты! Какая великолепная точка над «И»! Еще больше этого хотелось Эдуарду Агавеляну. Но… эффектного завершения не получилось. Цепочка замкнулась в логических построениях следователя, не больше!
Отсутствие номера газеты не доказательство участия в убийстве. (Экспертиза не взялась установить, что цифра «16» написана рукой именно такого-то почтальона). И связь Гасана с Тамарой не доказательство. И тот факт, что он вместе с ней сошел с трамвая, не доказательство. Все эти факты и обстоятельства говорят о многом, конечно. Они дают основания подозревать, даже обвинять, но не доказывают вину. Чего-то, что бы ее доказало, увы, так и не было найдено. Место происшествия, которое осматривали до Агавеляна, осмотрели плохо, все затоптали, и поэтому, если и были там следы присутствия Гасана, то их уже утеряли.
— Но вы-то были убеждены, что виноват Гасан? — чуть ли не упрекаю я инспектора.
— А вы уверены, что именно Каин убил Авеля? Я тоже уверен. Но ведь нет доказательств! В Библии сошло. Но Библия — не обвинительное заключение, людское мнение — не народный суд, мифическому Каину ни жарко, ни холодно, а Гасан — вот он, живой! А вдруг это стечение обстоятельств? То самое, которое называют роковым?
Когда Эдуард задал мне эти, скорее риторические, вопросы, я вспомнил одну историю, которая в прежние времена приводилась в пример не одному поколению криминалистов. Этот судебный процесс состоялся на Британских островах еще в начале прошлого века…
В местечке Сент-Жозеф в Уильтшире Уильям Гардинер содержал трактир «Олень». Он унаследовал питейное заведение от своего отца, тот соответственно от своего, и так далее. История «Оленя» терялась во тьме веков (хозяин утверждал, что однажды здесь выпил кубок эля, возвращаясь с охоты, сам Ричард Львиное Сердце), зато из этой тьмы брала начало прочная репутация и трактира, и его хозяина. Если к этому добавить, что гостей потчевала румянощекая и полногрудая хозяйка, отнюдь не олицетворявшая строгость женской половины Англии, то можно представить, какой популярностью пользовался трактир Уильяма Гардинера.
Неподалеку
В тот вечер, который во всех отношениях можно назвать роковым, сэр Джон загулял особенно крепко. Он только что получил с арендаторов деньги и угощал щедро всех, бывших в трактире. Поминутно он вытаскивал туго набитый бумажник, восклицая:
— Не скупись, хозяйка, сегодня плачу я, сэр Джон!
Хозяева не упускали случая, выставляя все новые и новые пинты хмельного напитка.
Было около полуночи, когда сэр Джон собрался домой. В кабачке к тому времени осталось всего несколько человек. Джильберт не приходил за своим хозяином. Джон, шатаясь, направился домой один. Через минуту трактирщик, сказав, что «еще свалится где-нибудь сэр Джон», вышел за ним. Вскоре он вернулся. Тут же он что-то отдал жене, та спрятала какой-то предмет в комод, где лежало белье, а Гардинер запряг лошадь и на ночь глядя уехал в город.
Кабачок почти совсем опустел, когда туда ворвался Джильберт с обезумевшими глазами.
— Сэр Джон! — только и вымолвил он.
Все повскакивали. Кинулись к выходу. Брун лежал в луже крови около конюшни с проломленным черепом. На крыше нашли окровавленную тряпку. Срочно вызванный констебль допросил присутствующих.
Было установлено, что Гардинер вышел за Бруном. На поле совершенно явственно отпечатались следы Бруна — они шли к накатанной дороге, которая вела к «Зеленому дому». И рядом еще одни следы — по размеру они могли подходить к сапогам трактирщика. В том месте, где они кончались у дороги, обнаружили лужу крови. От дороги такие же следы, но уже только одни, вели назад к конюшне.
Жена трактирщика совсем растерялась и давала путаные показания. В частности отрицала, что муж ей что-то передавал. Проверили. И вытащили из-под белья бумажник Бруна!
В городе уже днем арестовали Гардинера. Тот тоже явно все путал, тем самым выдавая себя. Он сказал, что проводил Бруна до дороги и по ней же, а не через поле, вернулся в трактир. У входа нашел бумажник сэра Джона, дал жене спрятать, чтобы потом вернуть владельцу.
— Зачем поехали в город? — задали вопрос Гардинеру.
— Хотел успеть на собачьи бега.
— Но бега начинаются в полдень.
— Другие дела были. К знакомому хотел зайти за долгом.
Приятель, однако, отрицал и долг и тот факт, что Гардинер был у него.
— Откуда у вас деньги? — инспектор указал на пачку банкнот, изъятую у Гардинера при обыске.
— Выиграл на бегах.
— Вот список выигравших — вас нет.
— Я нашел эти деньги.
— Почему же не сказали сразу?
— Я испугался. Все так случилось неожиданно. Все против меня. Но я не убивал сэра Джона. Я только довел его до дороги.