Пьесы

Радзинский Эдвард Станиславович

Она. Что вы мелете, негодяй!

Он. И никакие дети не ждут тебя.

Она. Замолчите!

Он. Ты думаешь… я не знаю, какой гримерше ты звонишь по телефону? А ну-ка набирай! Ну, что ж ты?

Она. Оставьте меня!

Он. Как? Ты больше не хочешь беседовать с твоей преданной гримершей? Ты не хочешь, как всегда, поговорить с ней по телефону… который, правда, не соединяет с городом… Потому что он — местный! Хо-хо-хо! Что ты молчишь, старуха? Они сдали тебя в этот дом! Обещали забрать — и не забрали! Великую актрису! Хо-хо-хо!

Она молчит.

У тебя нет никого! Один я!.. В последний раз: выходи

за меня, старуха! Ты ведь была моей женой когда-то! Целых четырнадцать лет! Я буду тобой любоваться! Я буду о тебе заботиться, как ты когда-то — обо мне… Почему ты молчишь, великая, старая и никому не нужная актриса?

Она (бешено). Милый мой, вы зарвались!.. Вы вообразили себя Достоевским, и я охотно вам подыгрывала!.. Я даже согласилась вообразить себя Актрисой… Ха-ха-ха!

Он. То есть как?.. Ты что?

Она. Но должны быть пределы безумию!.. (Яростно, кап монолог из драмы.) Хоть вы и сумасшедший — но как вы осмелились подумать… что она… Великая Актриса может быть — не нужна? Как вы дерзнули произнести своим жалким языком, что ее — от которой сходили с ума толпы — можно сдать в этот жалкий дом?.. Я была рядом с нею, когда в двадцатом году, после спектакля, толпа выпрягла лошадь — и везла ее на себе домой!!! И все ее нумерованные мужья, уйдя от нее, обожали ее!!! Всю жизнь!!! И ей достаточно было бы слово сказать — и они примчались бы! Принеслись бы к ней!

Он. Откуда — принеслись?

Она (засмеялась). С того света, мой друг! Оттуда тоже прибегают, если любят! Но ты не можешь этого понять, мой жалкий товарищ.

Он. Что ты несешь, Старая Актриса?

Она. Заткнись, идиот! Актрисы здесь нет и быть не может! (Засмеялась.) Ее с год как… нет… (Опять выспренно, пак монолог.) Как она умирала? Она умела умирать — она столько раз это делала на сцене… «Святые доски сцены…» — их она видела в забытьи… И все разговаривала с умершими партнерами… со своими великими мертвыми партнерами… Они стояли вокруг ее кровати — они не бросили ее, они помогли ей сыграть последний спектакль. Она вовремя набросила одеяло на лицо, чтобы агония не исказила черты… И сказала мне… мне!., свою последнюю фразу: «Помни, когда меня сожгут, я буду стоять рядом с тобой и смеяться над теми, кто поверит, что я исчезла… Яне исчезну… я только «спрячусь в природе…» Ха-ха-ха!» Иона засмеялась. (Смеется.) Я всегда умела смеяться точно так, как она… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!.. Ей это нравилось… Как и мне, впрочем… Потому что есть такая пословица: «Когда у женщины красивые зубы, она все находит смешным». Ха-ха-ха!.. Как я мечтала умереть раньше нее! Но она, как обычно, не посоветовалась со мной… И когда я очутилась здесь — я сказала себе: ты была ее гримершей всю жизнь… ты заслужила право хоть немного побыть ею!.. Жаль, что вы погубили эту игру.

Долгое молчание… Он опускается перед ней на колени.

Он. Значит, это ты всю жизнь любила… и всю жизнь служила?.. (Целует ей руки.) Значит, это ты — моя жена Аня? (Зовет.) Аня! Аня! Аня!

Стук в дверь.

Голос из-за двери. Можно Федю?

Он. Федю? Феди нету!

Голос. А кто вы?

Он. Я? (Безумно.) Я — Федя…

Голос. Тогда откройте!

Стук.

Он. А Феди нету!

Голос. А кто вы?

Он (совсем безумно). Я? Я — Федя.

Резкий стук.

(Кричит.) Не

стучите! А то болит голова! В ней стук остается!.. Не стучите! Не стучите! Не стучите!

Стук затихает.

Аня, я скоро приду… Ты жди меня, Аня… Как всегда ждала! (Усмехнулся.) И пальто починить не забудь… Она. Федя! (Бросается к нему.) Федечка! Он. Когда я уйду… прочти мою смерть… А я послушаю… за дверью…

Стук в дверь.

Голос. Можно Федю?..

Он. Феди нету!

Голос. А вы кто?

Он. Я — Федя. (И вдруг резко срывается, бросается за дверь. Дверь захлопывается.)

Она (бессильно стучит в закрытую дверь). Федя! Феденька! (Бьется в дверь.) Федя!

Голос Феди. Аня! Аня! Пустите меня к ней! Она разбила мою жизнь! Аня! Ну что же ты?! Ну скорее, читай. Аня, они уводят меня…

Она (ковыляет к столу, берет книгу). Он… умер?

Голос Феди. Он умер.

Она (начинает читать). «Двадцать седьмого января тысяча восемьсот семидесятого года… Проснулась я около семи утра и увидела, что муж мой смотрит в мою сторону… «Знаешь, Аня, я уже три часа не сплю и все думаю… и только теперь я осознал ясно, что сегодня умру…» (Плачет.) «Голубчик, зачем ты это думаешь? Ведь теперь тебе лучше, кровь больше не идет?.. Ради Бога, не мучай себя, ты будешь жить, уверяю тебя!» — «Нет, я знаю, я должен сегодня умереть… зажги свечу и дай мне Евангелие». Это Евангелие было подарено Федору Михайловичу женами декабристов в Тобольске, когда он ехал на каторгу, и было с ним всю жизнь… Он часто, задумав что-то или сомневаясь в чем-либо, открывал Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь он сам открыл святую книгу… Открылось «Евангелие от Матфея». (Рыдает.) «Иоанн же удерживал его и говорил: «Мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне». Но Иисус сказал ему в ответ: «Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду…» — «Ты слышишь — «не удерживай»… значит, я умру», — сказал муж и закрыл книгу… Я не могла удержаться от слез. Федор Михайлович стал утешать меня, говорил мне ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую прожил со мной. Затем он сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни: «Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе даже мысленно».

Возникает тишина, очень долгая тишина. И вдруг раздаются бурные аплодисменты. Крики «браво!» в мегафон. Дверь распахивается — и влетает Федя.

Федя. Ах, какой финал! Брависсимо! Поздравляю: съемка кончилась! (Орет.) Ночные актеры! Быстрее стягивайте с себя одну личину, чтобы оставить другую!.. Хо-хо! Можешь разгримироваться, старуха! Ты здорово сыграла финал. У меня — мурашки по спине. (Хлопает.) Аплодируют и все бараны в зале! (Овация за дверью.) Слышишь — дружки в пивбар ждут! Хо-хо-хо!

Она молча, почти в ужасе глядит на него.

Ну, что вылупилась?.. Сколько я звонил тебе за эти годы — сколько унижался?.. Ах, сыграйте в моем фильме «Чайковский». Хо-хо! Узнала? По-моему, ты потрясена, карга? Тогда — тысяча пардонов! Но у меня не было выхода: ты должна была сыграть в моем гениальном фильме — про Федю Достоевского! Здорово я вытащил из тебя Аню? Сколько сил! Я рад, я не ошибся в тебе. Ты по-прежнему — великая! Ай да я, ай да Федя! Гений!

Она начинает хохотать. Она безумно хохочет.