Петербург
Шрифт:
Министр поглядывал на него бархатистым и душу ласкающим взглядом, гладя белой рукой седой холеный ус; и молчал, и вздыхал. Министр принимал количество управляемых ведомств, как мучительный, жертвенный, распинающий крест; он собирался было по окончании службы...
Но он умер.
Теперь он покоился в гробе; Аполлон Аполлонович Аблеухов теперь совершенно один; позади него - в неизмеримости убегали века; впереди ледяная рука открывала: неизмеримости.
Неизмеримости полетели навстречу.
Русь, Русь! Видел - тебя он, тебя!
Это
Несомненно в сенаторе развивались с течением лет боязни пространства.
Болезнь обострилась: со времени той трагической смерти; верно, образ ушедшего друга посещал его по ночам, чтобы в долгие ночи поглядывать бархатным взглядом, гладя белой рукой седой холеный ус, потому что образ ушедшего друга постоянно теперь сочетался в сознании со стихотворным отрывком:
И нет его - и Русь оставил он, Взнесенну им...
В сознании Аполлона Аполлоновича тот отрывок вставал, когда он, Аполлон Аполлонович Аблеухов, пересекал зал.
За приведенным стихотворным отрывком вставал стихотворный отрывок:
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в толпу теней родных
Навек от нас ушедший гений.
Строй стихотворных отрывков обрывался сердито:
И над землей сошлися новы тучи,
И ураган их...15
Вспоминая отрывки, Аполлон Аполлонович становился особенно сух; и с особою четкостью выбегал он к просителям подавать свои пальцы.
МЕЖДУ ТЕМ РАЗГОВОР ИМЕЛ ПРОДОЛЖЕНИЕ
Между тем разговор Николая Аполлоновича с незнакомцем имел продолжение.
– "Мне поручено", - сказал незнакомец, принимая от Николая Аполлоновича пепельницу, - "да: мне поручено передать на хранение вам этот вот узелочек".
– "Только-то!" - вскричал Николай Аполлонович, еще не смея поверить, что смутившее его появление незнакомца, не касаясь нисколько того ужасного предложения, всего-навсего связано с безобиднейшим узелочком; и в порыве рассеянной радости он
готов уже был расцеловать узелочек; и его лицо покрылось ужимками, проявляя бурную жизнь; он стремительно встал и направился к узелочку; но тогда незнакомец почему-то встал тоже, и почему-то и он кинулся вдруг меж узелком и Николай Аполлоновичем; а когда рука сенаторского сынка протянулась к пресловутому узелку, то рука незнакомца пальцами бесцере
монно охватила пальцы Николая Аполлоновича:
– "Осторожнее, ради Бога..."
Николай Аполлонович, пьяный от радости, пробормотал какое-то невнятное извинение и опять протянул рассеянно свою руку
– "Нет: я серьезно прошу вас быть бережнее, Николай Аполлонович, бережнее..."
– "Аа... да, да..." - Николай Аполлонович и на этот раз ничего не расслышал: но едва ухватил узелок он за край полотенца, как незнакомец на этот раз прокричал ему в ухо совершенно рассерженным голосом...
– "Николай Аполлонович, повторяю вам в третий раз; бе-ре-жнее..."
Николай Аполлонович на этот раз удивился...
– "Вероятно, литература?.."
– "Ну, нет..."
В это время раздался отчетливый металлический звук: что-то щелкнуло; в тишине раздался тонкий писк пойманной мыши; в то же мгновение опрокинулась мягкая табуретка и шаги незнакомца затопали в угол:
– "Николай Аполлонович, Николай Аполлонович", - раздался испуганный его голос, - "Николай Аполлонович - мышь, мышь... Поскорей прикажите слуге вашему... это, это... прибрать: это мне... я не могу..."
Николай Аполлонович, положив узелочек, удивился смятению незнакомца:
– "Вы боитесь мышей?.."
– "Поскорей, поскорей унесите..."
Выскочив из своей комнаты и нажав кнопку звонка, Николай Аполлонович представлял собою, признаться, пренелепое зрелище; но нелепее всего было то обстоятельство, что в руке он держал... трепетно бьющуюся мышку; мышка бегала, правда, в проволочной ловушке, но Николай Аполлонович рассеянно наклонил к ловушке вплотную примечательное лицо и с величайшим вниманием теперь разглядывал свою серую пленницу, проводя длинным холеным ногтем желтоватого цвета по металлической проволоке.
– "Мышка", - поднял он глаза на лакея; и лакей почтительно повторил вслед за ним:
– "Мышка-с... Она самая-с..."
– "Ишь ты: бегает, бегает..."
– "Бегает-с..."
– "Тоже вот, боится..."
– "А как же-с..."
Из открытой двери приемной выглянул теперь незнакомец, посмотрел испуганно и опять спрятался:
– "Нет - не могу..."
– "А они боятся-с?.. Ничего: мышка зверь божий... Как же-с.. И она тоже..."
Несколько мгновений и слуга, и барин были заняты созерцанием пленницы; наконец почтенный слуга принял в руки ловушку.
– "Мышка..." - повторил довольным голосом Николай Аполлонович и с улыбкою возвратился к ожидавшему гостю. Николай Аполлонович с особою
нежностью относился к мышам.
Николай Аполлонович понес наконец узелок в свою рабочую комнату: как-то мельком его поразил лишь тяжелый вес узелка; но над этим он не задумался; проходя в кабинет, он споткнулся об арабский пестрый ковер, зацепившись ногою о мягкую складку; в узелке тогда что-то звякнуло металлическим звуком, незнакомец с черными усиками при этом звяканье привскочил; рука незнакомца за спиной Николай Аполлоновича описала ту самую зигзагообразную линию, которой недавно так испугался сенатор.