Петербург
Шрифт:
Но попытка Николая Аполлоновича уцепиться за посторонние мысли и мелочи как-то сразу оборвалась, когда подъезд того высокого дома, где только что он безумствовал, стал шумно распахиваться и оттуда повалила кучка за кучкой; тронулись там в тумане кареты, тронулись по бокам огни фонарей. Николай Аполлонович с усилием тронулся с приступочки черного домика, Николай Аполлонович завернул в пустой закоулок.
Закоулок был пуст, как и все: как там вверху пространства; так же пуст, как пуста человечес-кая душа. На минуту Николай Аполлонович попытался вспомнить о трансцендентальных предметах, о том, что события этого бренного мира не посягают нисколько на бессмертие
И ничто не светило.
Сознание Николая Аполлоновича тщетно тщилось светить; оно не светило; как была ужасная темнота, так темнота и осталась. Испуганно озираясь, как-то жалко дополз он до пятна фонаря; под пятном лепетала струя тротуара, на пятне пронеслась апельсинная корочка. Николай Аполлонович опять принялся за записочку. Стаи мыслей слетели от центра сознания, будто стаи оголтелых, бурей спугнутых птиц, но и центра сознания не было: мрачная там прозияла дыра, пред которой стоял растерянный Николай Аполлонович, как пред мрачным колодцем. Где и когда он стоял подобным же образом? Николай Аполлонович силился вспомнить; и вспомнить не мог. И опять принялся за записочку: стаи мыслей, как птицы, низверглись стремительно в ту пустую дыру; и теперь копошились там какие-то дряблые мыслишки.
"Помня ваше летнее предложение", перечитывал Николай Аполлонович и старался к чему-то придраться. И придраться не мог.
"Помня ваше летнее предложение"... Предложение действительно было, но о нем он забыл: он однажды как-то и вспомнил, да потом нахлынули эти события только что миновавшего прошлого, нахлынуло домино; Николай Аполлонович с изумлением окинул недавнее прошлое и нашел его просто неинтересным; там была какая-то дама с хорошеньким личиком; впрочем, так себе, - дама, дама и дама!..
Стаи мыслей вторично слетели от центра сознания; но центра сознания не было; пред глазами была подворотня, а в душе - пустая дыра; над пустою дырой задумался Николай Аполлонович. Где и когда он стоял подобным же образом? Николай Аполлонович силился вспомнить; и - вспомнил: он подобным же образом стоял в сквозняках приневского ветра, перегнувшись через перила моста, и глядел в зараженную бациллами воду (ведь, все и пошло с этой ночи: ужасное предложение, домино и вот...). Вот: Николай Аполлонович стоял, согнувшись так низко, продолжая читать записку ужасного содержания (все это - было когда-то: было множество раз).
"Мы спешим вас уведомить, что очередь ныне за вами", читал Николай Аполлонович. И обернулся: за спиною его раздавались шаги; какая-то непокойная тень двусмысленно замаячила в сквозняках закоулка. Николай Аполлонович за своими плечами увидел: котелок, трость, пальто, бороденку и нос.
Николай Аполлонович пошел навстречу прохожему, выжидательно вглядываясь; и увидел котелок, трость, пальто, бороденку и нос; все то проходило, не обратило никакого внимания (только слышался шаг да билось разрывчато сердце); на все то Николай Аполлонович обернулся и глядел за собой в грязноватый туман - туда, куда стремительно проходили: котелок, трость и уши; долго еще он стоял изогнувшись (и все то - было когда-то), раскрывая рот неприятнейшим образом и во всяком случае представляя собою довольно смешную фигуру безрукого (он был в николаевке) с так нелепо плясавшим по ветру шинельным крылом... Разве можно было с его близорукостью рассмотреть что бы то ни было, кроме края забора?
И вернулся он к чтению.
"Нужный вам материал в виде бомбы с часовым механизмом своевременно передан в узелке..." Николай Аполлонович к этой фразе придрался: нет, не передан, нет, не передан! И придравшись, он ощутил нечто вроде надежды, что все это - шутка... Бомба?.. Бомбы нет у него?!.. Да, да - нет!!
В узелке?!
Тут припомнилось все: разговор, узелок, подозрительный посетитель, сентябрьский денек, и все прочее. Николай Аполлонович явственно вспомнил, как он взял узелочек, как его засунул он в столик (узелочек был мокрый).
Тут только Николай Аполлонович впервые сумел осознать весь ужас своего положения. Как же так, как же так? И впервые его охватил невыразимый испуг: он почувствовал острое колотье в сердце: край подворотни пред ним завертелся; тьма объяла его, как только что его обнимала; его "я" оказалось лишь черным вместилищем, если только оно не было тесным чуланом, погруженным в абсолютную темноту; и тут, в темноте, в месте сердца, вспыхнула искорка... искорка с бешеной быстротой превратилась в багровый шар: шар - ширился, ширился, ширился; и шар лопнул: лопнуло все... Николай Аполлонович очнулся: непокойная тень оказалась вторично поблизости: котелок, трость и уши; то какой-то паршивенький господинчик с бородавкой у носа (позвольте: как будто он только что господинчика видел; как будто он видел господинчика на балу; как будто бы господинчик в гостиной там стоял перед тем, стареньким, потирая ручонками) - паршивенький господинчик с бородавкой у носа остановился в двух шагах от него перед старым забором за естественною нуждою; но, став перед старым забором, он лицо повернул к Аблеухову, щелкнул как-то губами и чуть-чуть усмехнулся:
– "Верно с бала?"
– "Да, с бала..."
Николай Аполлонович был застигнут врасплох; да и что ж тут такого: быть на балу еще не есть преступление.
– "Я уж знаю..."
– "Вот как? Почему же вы знаете?"
– "Да у вас под шинелью виднеется, как бы это сказать: ну - кусок домино".
– "Ну да, домино..."
– "И вчера он виднелся..."
– "То есть, как вчера?"
– "У Зимней Канавки..."
– "Милостивый государь, вы забываетесь..."
– "Ну, полноте: вы и есть домино".
– "То есть, какое такое?"
– "Да - то самое".
– "Не понимаю вас: и во всяком случае странно подходить к неизвестному вам человеку..."
– "И вовсе не к неизвестному: вы Николай Аполлонович Аблеухов: и еще вы - Красное Домино, о котором пишут в газетах..."
Николай Аполлонович был бледней полотна:
– "Послушайте", - протянул он руку к сладкому господинчику, "послушайте..."
Но господинчик не унимался:
– "Я и батюшку вашего знаю, Аполлона Аполлоновича: только что имел честь с ним беседовать".
– "О, поверьте мне", - заволновался Николай Аполлонович, - "это все какие-то поганые слухи..."
Но окончив естественную нужду, господинчик медленно отошел от забора, застегнул пальтецо, фамильярно засунул в карман свою руку и значительно подмигнул:
– "Вам куда?"
– "На Васильевский Остров", - брякнул Николай Аполлонович.
– "И мне на Васильевский: вот - попутчики".
– "То есть мне - на набережную..."
– "Видно вы сами не знаете, куда следует вам", - усмехнулся паршивенький господинчик, - "и по этому случаю - забежим в ресторанчик".