Петербург
Шрифт:
Тем временем потихоньку начало светать. Если честно, красивое зрелище – идешь себе по эдакому фантастическому лесу с живыми ветвями, а впереди понемногу разгорается восход. Будь я поэтом, глядишь, прям на ходу сочинил бы что-нибудь, сдавливающее горло и выжимающее слезы, словно петля-удавка. Но я не поэт, потому как в таких случаях думаю о том, что наши силуэты для преследователей на фоне восхода словно ростовые мишени. И желание у меня одно – побыстрее сменить дислокацию, ибо в качестве ходячего тренажера для стрельбы я себя чувствую крайне неуютно.
Как известно, если чего-нибудь очень сильно хочешь, оно с тобой обязательно случится.
Это было деревянное укрепление на границе леса и пустоши. Весьма солидное, построенное на совесть. Сразу видно, схема простая, древняя и весьма надежная. Вековые деревья срубили, очистили от веток и вкопали двумя параллельными частоколами пятиметровой высоты. Пространство между получившимися рядами бревен засыпали землей, утрамбовали ее как следует – и вуаля, готова стена, которую нахрапом, без осадных приспособлений взять довольно проблематично. Тем более, что на стене во все стороны топорщатся стволы в обрамлении стальных противопульных щитов. Где самодельных, а где и полицейских, высверленных посередине. Такой вот симбиоз средневековых фортификационных технологий и, на первый взгляд, вполне себе годного автоматического огнестрела. Чем ближе мы подходили к укреплению, тем больше крепла во мне уверенность, что все, абсолютно все эти стволы – новые, будто их только что достали с консервации, стерли смазку и водрузили на стену…
Словно прочитав мои мысли, Анья сказала:
– В Новоселках живет сильный Мастер полей. Любой предмет запросто восстанавливает до временной точки создания. Поэтому товар у местных торговцев всегда самый свежий. Любое древнее дерьмо, которое рабы найдут на свалке, они мигом превращают в продукт наивысшего качества.
«Все-таки рабы», – сделал я себе мысленную пометку, а вслух спросил:
– Тогда что же им нужно на обмен, если у них все есть?
– Оружие, патроны, военное обмундирование, – отозвалась Анья. – И золото с серебром. Все то, что нельзя найти на свалке.
Логично. Получается, что мы для этих новоселкинских прямо как рождественские деды морозы с подарками, бери и потроши, с их-то артиллерией. Остается надеяться только на кодекс торговой чести или что там еще может быть у людей, имеющих такое вооружение.
Правда, когда мы подошли поближе, я понял, что насчет «людей» немного погорячился.
У стены, само собой, имелись массивные, очень широкие ворота, а также ведущий к ним подъемный мост, перекинутый через ров. Понятное дело – землю копали для стены, вот само собой и получилось дополнительное защитное сооружение. Но не оно привлекло мое внимание, а большой жестяной щит, прибитый рядом с воротами.
Когда-то это был агитационный плакат, изображающий жизнерадостную семью – мускулистого мужика, грудастую блондинку и пару их розовощеких разнополых отпрысков. Само собой, плакат когда-то к чему-то призывал, но сейчас оригинальные тексты были тщательно зачищены, а на их месте красовалась надпись, намалеванная кроваво-красной краской: «Хомо праход заприщен! За папытку прахода – нимедленная смерть!» Для усиления эффекта той же краской неграмотный создатель сего шедевра размашисто перечеркнул старательно веселящихся персонажей древней агитки.
Сейчас деревянный мост был опущен, ворота открыты, мол, входи кому не лень. Но как только мы вышли из леса, в воротах немедленно нарисовались
Один, самый здоровый, упакованный в сапоги, просторные штаны и разгрузку, одетую на голое тело, смахивал на двухметрового стероидного качка, с которого содрали всю кожу. Эдакая гора красного, волокнистого мяса с пулеметом ПКМ наперевес и огромным мачете, висящим на поясе.
Второй, в новехонькой «флоре», наверняка еще хрустящей на сгибах, держал в перепончатых лапках компактный и при этом весьма эффективный автомат «Вихрь». На поясе – кобура вроде как с «Береттой», из-за голенища безразмерного берца рукоять ножа торчит, а из воротника флоры – башка. Лягушачья, со слабым намеком на человеческие черты. Глаза навыкате, без бровей и ресниц, безгубая пасть от одного ушного отверстия до другого. И нос. Вполне себе нормальный, человеческий, с горбинкой.
Но третий, который впереди ковылял, наверняка был среди этих уродов за главного. Потому как они по сравнению с ним казались вполне себе нормальными хомо сапиенс. По крайней мере, они хотя бы симметричными были. А вот их вожака будто слепили из темно-желтого воска, потом расплавили наполовину, потом передумали, собрали всё в кучу, налепили на скелет как попало и так оставили. В общем, в нашу сторону направлялась жуткая мешанина из плоти пергаментного цвета, из которой торчали два характерных «Кедровых» ствола и один внимательный глаз, расположенный примерно на том месте, где у людей положено быть левой щеке.
Троица остановилась по одну сторону короткого моста, загораживая нам проход, мы – по другую.
– Стало быть, кто такие? – вопросил одноглазый.
– Люди, – коротко бросила Анья.
– Вижу, – кивнул одноглазый верхней частью себя. Похоже, говорил все-таки он, хотя я никак не мог взять в толк, чем именно он это делал. – Тебя – вижу. Его – не уверен. Он похож на хомо.
– Ты тоже похож на хомо, которого съели, переварили, а потом извергли наружу, – довольно нахально парировала Анья. – Но ведь ты – не хомо.
Над мостом повисла напряженная пауза… Я бы, например, на месте моей спутницы не стал так шутить, так как не знаю способа, как можно спастись от четырех стволов на расстоянии пяти метров, если те начнут палить одновременно. Но, видимо, в этих местах нахальство было не вторым, а первым счастьем, потому что одноглазый внезапно рассмеялся – если похлюпывания и подергивания его несуразного тела можно было так назвать. Следом за начальством заквакала-захихикала его пристяжь.
– А ты веселая, белоглазая сестра, – выдал предводитель троицы, вдосталь нахлюпавшись. – Но, стало быть, закон есть закон. Мы не можем считать братом того, кто так похож на хомо, пусть даже он и не пахнет, как хомо.
«Ничего себе, – подумал я. – Надо срочно записаться в мутанты и разыскать в их гадюшнике душ с горячей водой. Или хотя бы бадью и колодец. А то уже после всех своих геройских приключений, несмотря на относительно недавнюю помывку, воняю за пять метров так, что даже муты не могут разобрать, чем это от меня несет».
– Он со мной, – отрезала Анья. – И он готов доказать, что не имеет отношения к презренным выродкам.
Я не успел ничего сказать, как предводитель троицы радостно хлюпнул, а его единственный глаз замаслился, словно в предвкушении изысканного удовольствия.