Петербург
Шрифт:
Тот замер от неожиданности и боли, глаза выпучил… Это реально очень больно, когда бьют в горло. Даже не сильно, как сейчас, например. А еще после этого бывает очень страшно, когда какой-то небритый тип берет тебя пальцами за помятый кадык, сдавливает его, словно клещами, приставляет к глазу острие ножа и тихо, скучно так говорит:
– Дернешься – убью.
Это самое худшее, когда твой противник не орет, как потерпевший, не сыплет матюгами, а говорит так, словно для него что зарезать, что зубы почистить – труд одинаковый. Такому человеку обычно верят безоговорочно и предпочитают выполнять то, о чем он попросит.
Ну,
– Идешь за мной без резких движений, – сказал я. И, сделав шаг назад, потянул его за горло.
Анья тоже шагнула назад, но едва не упала – безвольное тело оказалось слишком тяжелым. Но – не упала. Напряглась, даже слегка застонала сквозь зубы, но затащила «своего» под сень деревьев.
В общем, все получилось быстро. Из линии укреплений увидели лишь, как их посыльные повели себя как-то странно – ни с того ни с сего задергались и потащились в лесополосу.
– Эй, воины! – донеслось из ДОТа. – Вы там не прифигели на боевом задании бабу в кусты тащить? Я ж вам стручки-то ваши на раз обоим повыдергаю. А ну взяли ее и марш обратно!
Ага, значит, так расценили невежливые обитатели бетонных укреплений нашу аккуратную операцию. Очень замечательно. Теперь приступим ко второй ее части.
Я быстро осмотрел трофеи. Два автомата, шесть полных магазинов, что вместе составляет более двухсот ТТ-шных патронов. Уже можно жить. Далее – четыре гранаты РГД-5, два НА-40, так называемых «ножа разведчика», пачка «сталинских» папирос «Герцеговина флор» (хорошо живут забетонированные!), самодельная зажигалка, сделанная из винтовочной гильзы, две портативные аптечки. Само собой, ни воды, ни еды амбалы с собой не захватили. И это плохо, так как нам с Аньей хоть их самих забивай на антрекоты – и у нее глаза голодные, и я, признаться, не отказался бы перекусить, запивая ужин желательно не болотной водой.
– Жить хотите? – осведомился я у амбалов, которых связал их же поясами.
«Мой» энергично кивнул, от усердия аж ткнувшись квадратным подбородком в грудь. «Аньин» же лишь промычал что-то нечленораздельное, поводя вокруг себя бессмысленными, налитыми кровью глазами. Понятно. Болевой шок. Крепко же его приложила моя спутница. Вот что делает с прекрасным полом постапокалипсис… Хотя, это неудивительно. Хочешь выжить – учись бороться за выживание, аксиома простая до примитивизма.
– Это хорошо, что хотите, – сказал я, пробуя на изгиб сталь клинка НА-40. Хорошая сталь, несмотря на внешнюю неказистость ножа, меж ребер войдет как по маслу. – Так вот. Сейчас ты выйдешь на свет и очень убедительно попросишь своих сородичей обменять ваши жизни на недельный запас провианта и свежей воды. И мы просто уйдем. Идет?
– Они нас расстреляют, – повесил голову «мой». – Вообще без вариантов.
– Сколько в укрепрайоне реальных бойцов? – поинтересовался я, задумчиво подравнивая ножом слегка треснувший ноготь.
– Больше тысячи! – с вызовом отозвался амбал.
– Хочешь, я тебе один глаз выколю, а потом продолжу допрос? – предложил я. – Соврешь снова – второго лишишься. Как тебе такой вариант?
«Мой» затравленно зыркнул на нож в моей руке, мазнул взглядом по его автомату, теперь висящему на моем плече. На Анью глянул было, но тут же отвел взгляд – уж больно нехорошим, белым огнем горели ее глаза.
– Сорок три человека, – выдавил он из себя. – Не считая баб и ребятишек. С ними чуть больше сотни будет.
– Так я и думал, – кивнул я. – Это называется «каждый боец на счету». Поэтому не бойся. Вы слишком ценный товар для обмена, чтобы так вот запросто вас в расход пускать. Но если ты еще будешь кочевряжиться, боюсь, твои сородичи решат, что мы вас съели, и наверняка попытаются выкосить лес из орудий и пулеметов. Если, конечно, и те, и другие в рабочем состоянии и укомплектованы боеприпасами под завязку.
Судя по тому, как амбал на мгновение опустил глаза, я попал в точку. Ясное дело, что если даже забетонированным и удалось полностью реанимировать укрепрайон, все равно у них каждый снаряд и патрон на вес золота. Маркитанты в Москве дерут втридорога за каждый ржавый нож, не говоря уж про огнестрел, и не думаю, что под Питером с этим сильно лучше.
– Ладно, – вздохнул амбал. – Попали так попали. Веди.
Я упрашивать себя не заставил. Поднял молодца с травы за шкирку – со связанными за спиной руками самому это сделать проблематично – и проводил до заветного дерева. Все это время матюгальник из ДОТа не замолкал, суля раздолбаям все кары земные. Однако высылать экспедицию на ночь глядя хозяин матюгальника не спешил. Небось, понимал, что если в темноте засел враг, хорошо знающий местность, то зачистить небольшой поисковый отряд ему как два пальца оплевать. В общем, не хотел рисковать командир ДОТа, лишь второй прожектор включил, и теперь два снопа света бестолково рыскали по деревьям. Вот что бывает, когда вместо того, чтобы выкорчевать полосу леса и увеличить сектор обзора, люди городят сложные минные поля и теряют бдительность, офигев от собственной крутости.
В общем, вытолкнул я пленного из-за дерева и негромко продиктовал ему, что надо говорить. При этом добавил, что, если он другое сказать попытается, мне придется для начала ему одно колено прострелить. В условиях постапа это на девяносто девять процентов ампутация ноги, из-за отсутствия нормальной анестезии весьма болезненная.
Амбал моими прогнозами проникся и, когда оба прожектора скрестились на нем, проорал все как по писаному.
– Слушайте внимательно и не перебивайте! Нас взяли в плен. Но обещали отпустить, если вы дадите консервов на неделю, хлеба и воды. Продукты я буду должен попробовать, чтобы исключить яд. Также вы должны пообещать, что не будете преследовать тех, кто нас пленил…
– А хрен по всей морде им не надо?! – взревел мегафон. – Уроды, блин, подставились, как дети, а нам теперь из-за вас…
Командир укрепрайона надрывался еще минут пять, витиевато поливая подопечных отборными матюгами, – я аж заслушался. Наконец начальник «уродов» начал уставать, делать паузы между пространными эпитетами в адрес подчиненных, умудрившихся попасть в плен в двух шагах от дома. Во время пауз хозяин матюгальника, похоже, не только отдыхал, но и думал. В результате, поняв, что деваться ему особо некуда и неведомые похитители не так уж много хотят, с душой плюнул в микрофон и рявкнул в сторону: