Петербургские трущобы. Том 1
Шрифт:
– Стало быть, по патриаршему изволению и благо ти есть! – заметил Фомушка.
– Прижался в сенях, смотрю – женщина какая-то идет… к нему, значит, прошла, а я себе жду, – продолжал рыжий. – Глядь, через мало времени выходит все та же самая женщина. Сама идет, а сама плачет, ну вот навзрыд рыдает, просто сердцу невтерпеж… Ах ты псира [206] , думаю, старая! при древности-то лет да народ эдак-то грабить! И столь мне это стало обидно, что, думаю себе, не будет же тебе, голубчику, спуску! и сейчас поднялся наверх.
[206]
Собака (жарг.).
Гречка
– Только вот что, братцы! Все бы оно было paxманно, [207] да в одном яман [208] выходит – загвоздка есть! – прицмокнул языком рассказчик. – Старик шишку-то [209] на себе ведь носит, поясом она у него сделана, при теле лежит. Как быть-то тут?
[207]
Прекрасно (жарг.).
[208]
Скверно (жарг.).
[209]
Портмоне (жарг.).
– Нелады, барин! – озабоченно отозвался блаженный. – Бабки, стало быть, финажками [210] так в ем и набиты? Умен, бестия: боится, чтоб не сворочили, при себе содержит… Нешто бы на шарап [211] взять? – предложил он после минутного раздумья.
– Не дело, сват, городишь, – заметил на это благоразумный Викулыч. – С шарапом недолго и облопаться да за буграми сгореть [212] . Лучше пообождать да попридержаться – по-тиху, по-сладку выследить зверя, а там – и пользуйся.
[210]
Ассигнациями (жарг.).
[211]
Приступом, на ура (жарг.).
[212]
Попасться да в Сибири пропасть (жарг.).
– А не лучше ль бы поживее? приткнуть [213] чем ни попало – и баста!.. У меня фомка востер!.. – похвалился Гречка.
– Лады! – согласился блаженный. – По крайности дело потише обойдется, и расправа короче.
При этих словах Иван Иванович Зеленьков, догадавшийся, в чем заключается смысл последнего предложения Гречки, невольно вздрогнул и изменился в лице.
– Слаба! – прищурясь глазом, кивнул на него блаженный, сразу заметивший эту внезапную бледность. – Что ж, брате мой, это уж не дело! По-нашему – взялся за гуж, не говори, что не дюж, товарищества не рушь и от дела не отступай.
[213]
Убить (жарг.).
– Правильно! – подтвердил Гречка. – Думали варганить так, а выходит эдак; стало быть, божья воля такая, чтоб быть тому делу, и как есть ты наш товарищ, так с обчеством соглашайся.
– Да что тут долго толковать! – перебил блаженный. – Именем господним благослови, отче, хорошее дело вершать, – лиходеев вниз по матушке спущать! – отнесся он к Викулычу, подставляя как бы под благословение свою руку.
Пров медленно поднялся с места и отрицательно покачал головою.
– Нет, судари мои! – сказал он решительно. – На экое дело нет вам моего благословения: это уж уголовщиной называется – дело мокрое, смертоубийство есть.
– Да ведь мы все ему же как бы получше, поспособнее хотим, – оправдывался рыжий, – потому, ежели обокрасть его, все равно с тоски повесится, руку на себя наложит; без капиталу ему – ровно, что не жить.
– А мы ему же в облегчение, – поддакнул Фомушка, – от великого греха душу его стариковскую слободим, да еще мученический венец прияти сподобим; по крайности, кончина праведная.
– Уж быть тебе, кощуну эдакому, быть кончену Кирюшкиной кобыле [214] , попомни мое слово! – постучал пальцем о край стола Викулыч. – И благодарности мне своей не несите: не надо мне, не хочу я с крови благодарность принимать; и не знаю я вас совсем, и про дело ваше не слышал, советов я вам не давал никаких – слышите?
[214]
Инструмент, на котором наказывали плетьми (жарг.).
– Это – как вашей милости угодно будет, мы и втроем повершим, а за вами уж будем благонадежны, не прозвоните, коли ничего не знаете – это верно! – сказал Гречка, запирая двери за ушедшим Викулычем.
– Как же вершать-то станем? Кто да кто? – совещался Фомушка, относясь к обоим сотоварищам.
– Я и один покончу, дело нетрудное, – вызвался Гречка. – Барахтаться, чай, не будет, потому – стар человек.
– Да ведь впервой, поди-ка?
– Что ж, что впервой? Когда ж нибудь привыкать-то надо! Авось граблюха [215] не дрогнет…
[215]
Рука (жарг.).
– Так надо бы поскорей, не по тяжелой почте, а со штафетой бы отправить.
– Чего тут проклажаться, – послезавтра утром раненько, часов эдак в шесть, и порешу.
– А чем полагаешь решить-то? – полюбопытствовал блаженный.
– На храпок. Взять его за горлец да дослать штуку под душец, чтобы он, значит, не кричал «к покрову!» Голову на рукомойник [216] – самое вольготное будет, – завершил Гречка, очень выразительно махнув себя поперек горла указательным пальцем.
[216]
Зарезать (жарг.).
XI
ФИГА
Условились так, что Гречка один отправится на дело, покончит кухарку и старика, заберет все наличные деньги и все драгоценности, которые могут быть удобно запрятаны за голенища и в карманы; мехов же и тому подобного «крупного товару» забирать не станет, чтобы не возбудить в ком-либо разных подозрений, и с награбленным добром явится в Сухаревку, в известную уже непроходную отдельную комнату, где его будут поджидать Фомушка с Зеленьковым и где, при замкнутых дверях, произойдет полюбовный дележ. Сговорившись таким образом, товарищи расстались.
Два человека уходили из Сухаревки в совершенно противоположном настроении духа и мысли.
«Коево черта я стану делиться? Из-за чего? – размышлял Гречка, направляясь в ночлежные Вяземского дома. – Один дело работать стану, один, пожалуй, миноги жрать, а с ними делись!.. Нет, брат, дудки! Шалишь, кума, в Саксонии не бывала. С большим капиталом от судей праведных отделаемся, – как не отделаться нашему брату? иным же удается; а ежели и нет, так по крайности знаешь, что за себя варганил, за себя и конфуз принимаешь… все же так обидно… Коли клево сойдет – латы зададим: ты прощай, значит, распрекрасная матерь Рассея. Морген-фри, нос утри! А вы, ребята теплые, сидите в Сухаревке – дожидайтесь! – так вот сейчас я к вам взял да и пришел! Как же!» – и Гречка, махнув рукою, очень выразительно свистнул.