Петербургские трущобы. Том 1
Шрифт:
– Вы публиковали, что принимаете вещи в заклад, – начала она, поклонясь Морденке.
– Так точно, сударыня, принимаем…
Она сняла с шеи золотую цепочку, на которой висел массивной работы золотой крестик, и подала ее ростовщику. Морденко внимательно осмотрел пробу, принес из другой комнаты маленькие весы, вроде аптекарских, и бросил вещь на одну чашку. Женщина не следила за всеми этими эволюциями: она сидела на стуле у окна, подперши ладонью подбородок, и неопределенно глядела во двор. Морденко мимоходом вскинул на нее несколько взоров. Лицо ее все более и более казалось ему знакомым; он старался припомнить, где и когда видел эту женщину.
– Я могу,
– Только двадцать пять?!. – изумилась она. – Помилуйте, за нее ломбард даст семьдесят пять: она заплачена двести.
– В ломбарде сегодня не принимают: прием будет послезавтра; а больше дать не могу.
На глазах ее навернулись слезы.
– Бога ради, – сказала она дрогнувшим голосом. – Бога ради, дайте мне больше… Это все, что я имею… моя последняя вещь.
– Надо быть, фамильная? – заметил Морденко, взглянув исподлобья на женщину. Ему было жаль ее. Он уже подумывал: «Не дать ли, в самом деле, больше? Вещь она – тово… стоящая».
– Это… благословение моего отца… – с трудом наконец решилась выговорить женщина. – Мне она очень дорога, не хотелось бы потерять ее…
– Так вы лучше уж снесите ее в ломбард: сохраннее будет, – посоветовал он.
– Но ведь вы же сами говорите, что сегодня нет приему, а мне необходимо сегодня же… Бога ради, помогите мне!
Тот тон, которым сказаны были эти последние слова, сильно шевельнул душу Морденки: он понял, что эта женщина стоит на страшном рубеже, что не помоги он ее нужде, ее голоду – быть может, завтра же она махнет рукою и пойдет на улицу продавать самое себя, свою красоту, свою молодость. Сердце его сжалось… «Дам-ка я ей без залога денег», – мелькнуло в его голове. Он уже запустил было руку в свой боковой карман, как вдруг брови его судорожно сжались и энергическое лицо передернулось нервным движением. «А моя цель, а мщение? – встал перед ним роковой вопрос. – К черту сострадание! Этак ведь допусти себя с первого разу, так потом и пойдет… Всех нищих ведь не наделишь копейкой!»
– Больше двадцати пяти рублей никак не могу, сударыня, – сухо поклонился он.
– Она не пропадет у вас? – решительно спросила женщина.
– Это будет зависеть от вас, – ответил он с прежнею сухостью.
Та стояла в решительном раздумье.
– Ну, нечего делать!.. давайте двадцать пять.
Морденко вынул из ящика две записные книги. В одну внес он число, месяц, год и сделал пометку: «№ 1», причем рука его нервно дрогнула. «Первый нумер! сколько-то их будет потом?.. Благослови, господи, начало!» – подумал он в эту минуту. Затем обозначил название вещи и сумму – 25 р.с.
– Пишите расписку, сударыня, – предложил, он подав другую книгу и обмакнув в чернила перо.
– Что же нужно писать? – спросила женщина.
– Я вам сейчас продиктую… Пишите: «Такого-то года, такого-то числа и месяца я, нижеподписавшаяся, заложила господину Морденке собственно мне принадлежащую золотую цепочку, с золотым крестом, за двадцать семь рублей пятьдесят копеек». Пишите прописью, сударыня, словами, а не цифрами.
– Как за двадцать семь? Ведь я… за двадцать пять?.. – в замешательстве спросила женщина.
– А законные проценты, как вы полагаете? – улыбнулся он. – Мне-то ведь жить чем-нибудь надобно?.. Без профиту нельзя-с.
Женщина поникла головой и опять опустила перо на бумагу.
– «За двадцать семь рублей пятьдесят копеек», – продолжал ростовщик своим казенным тоном. – Написали-с?
– Готово.
– Извольте продолжать, сударыня: «сроком на один месяц, по прошествии коего, буде не внесу в уплату вышеозначенной суммы, то лишаюсь всякого права на обратное получение оной вещи…»
– Но… как же это так?.. Помилуйте! – изумленно вскинула она на него голову.
– «…то лишаюсь всякого права на обратное получение оной вещи», – докторально-методическим и сухим тоном повторил Морденко.
Женщина вздохнула и написала требуемое.
– Далее-с… «и обязуюсь нигде не искать судом на такие действия господина Морденки, признавая их, с своей стороны, совершенно правильными». Теперь выставьте, сударыня, внизу, в сторонке-с, год, число и час. Который час у нас теперь? – добавил он, взглянув на карманные часы. – Без семнадцати минут одиннадцать. Итак, напишите-с: «десять часов и сорок три минуты пополуночи».
– Это для чего же? – спросила женщина.
– Для того-с, что как ежели через месяц явитесь в означенный срок с уплатой, то и вещицу свою получите, – объяснил ростовщик и подал своей клиентке несколько ассигнаций и несколько мелочи, присовокупив: – Перечтите-с!
– Вы ошиблись, – сказала та, пересчитав врученную ей сумму.
– Никак нет-с, сударыня, я не могу ошибиться, – улыбнулся он, с несокрушимым сознанием полной своей непогрешимости.
– Но тут только двадцать два с полтиной?!
– Так точно-с: двадцать два с полтиной. Проценты за месяц вычтены вперед.
– Но ведь в расписке уже написаны проценты?
– То само собою, а это для верности, на тот конец, ежели вы не выкупите вещь – так за что же пропадать моему законному? Согласитесь сами!..
Женщина горько улыбнулась, Морденко ответил тоже улыбкой, только самого ростовщически-любезного свойства.
– Теперь не угодно ли вам подписать свое имя, фамилию и звание, – предложил он.
Женщина, очевидно, пришла в большое затруднение. Она колебалась. Морденко опять подал ей обмокнутое перо.
– Зачем же это? – нерешительно спросила она.
– Помилуйте-с, как же это «зачем»? Ведь это документ… без того силы не имеет.
Женщина взяла перо, и Морденко стал следить за ее рукою. «Княжна Анна Чечевинская», – прочел он и отшатнулся. Теперь уже он вспомнил, почему ее лицо показалось ему знакомым, и на губах его мелькнула злорадная улыбка. Морденко видел ее раза два у Шадурских и знал от Татьяны Львовны об отношениях Анны к своему патрону. «А!.. барская кровь!.. – подумал он с нервическою дрожью. – Это неспроста… Сам бог помогает моей цели… Начало доброе!» И он в волнении стал ходить по комнате, не заметив даже, как княжна молча ему поклонилась и вышла за двери. Морденко был мнителен и суеверен. В этой случайности он видел доброе предзнаменование, нечто таинственное, мистическое, и с этой минуты уже твердо дал себе клятву – до конца преследовать свои цели. Прошел месяц, княжна не явилась за выкупом, и цепочка навсегда осталась у Морденки, который хранил ее как первый памятник своей индустрии, как начало задуманной мести. Да, ему трудно было только начало, трудно было задавить только первый человеческий порыв своего сердца, а потом уж стало все легче и легче, так что через год, когда много уже довелось ему видеть в своей квартире и скорби, и нужды, и горя, и слез человеческих, сердце его было уже сухо и глухо, и сам он весь зачерствел, превратясь в какую-то ходячую железную машину, в автомата, выдающего деньги и принимающего заклады. Теперь уже ни один стон человеческий не в состоянии был дойти до его сердца, ни одна горькая слеза не могла прожечь черствую кору, под которой гнездилась только одна мысль, одно лихорадочное желание – отомстить его сиятельству князю Шадурскому.