Петербургские женщины XIX века
Шрифт:
Автор читателю
Перед тем, как уважаемый читатель обратится к тексту книги, хочу его кое о чем предупредить.
Книга называется «Петербургские женщины. XIX век», однако в ней будет немало сказано и о XX веке. Дело в том, что границы исторических периодов часто не совпадают с формальными границами веков. В частности, для русской истории XIX–XX века более логично провести рубеж в пределах 1917 года, когда вся общественная система Российской империи была сломана. Поэтому большинство историй, связанных с концом XIX века, в моей книге заканчиваются в 1917 году, то есть захватывают и начало XX века.
В книге приводится множество цитат, как правило, из малоизвестных и совсем незнакомых читателю произведений. Это не только мемуары и документы, но и художественные произведения, в которых авторы (нередко авторы-женщины) выражали свое отношение к тем или иным событиям, явлениями и проблемам общественной
Вместо предисловия
Счастливая женщина и женское счастье
В 1807 году французская писательница Жермена де Сталь издала свой второй роман «Коринна, или Италия», который вызвал бурные обсуждения во всей образованной Европе, читавшей по-французски без словаря.
«Коринна» посвящена женскому вопросу именно в той его постановке, что была актуальна в начале XIX века: «Как может существовать женщина, интеллектом и талантом равная мужчине?» Не «как она может возникнуть?» — это человечеству рассказали просветители XVIII века, а «как она сможет выжить и вписаться в современное общество?»
Героиня романа Коринна как раз такая особенная женщина. Полуангличанка-полуитальянка, она обладает итальянским художественным вкусом, развитым, как у титанов Возрождения, британским интеллектом, равным интеллекту Бэкона и Томаса Мора, и уникальным поэтическим талантом. Она женщина свободных нравов и одновременно безупречной нравственности. Не будучи замужем, она не чуждается мужчин, восхищенных ее умом и талантом, и собирает щедрую дань восторгов, не переходя при этом в общении с мужчинами границ интеллектуальной дружбы.
Роман начинается с того, что восхищенные талантом Коринны итальянцы на развалинах Капитолия венчают ее чело лавровым венком. За этим ритуалом наблюдает лорд Освальд Нельвиль и тут же влюбляется в Коринну. Больше всего его пленяет, что Коринна при всех своих «мужских» достоинствах остается прекрасной и скромной женщиной.
«В глубине огромного зала ждал сенатор, который должен был возложить на Коринну лавровый венок, рядом с ним стояли старейшие сенаторы-хранители; по одну сторону зала расположились кардиналы и самые знатные дамы Италии, по другую — писатели, члены Римской Академии; в противоположном конце зала теснился народ, сопровождавший Коринну Кресло, предназначенное для нее, было поставлено на одну ступень ниже, чем кресло сенатора. Прежде чем сесть, Коринна должна была, по принятому обычаю, взойти на первую ступень и опуститься перед лицом всего высокого собрания на одно колено. Она это сделала с таким благородством и скромностью, с такой мягкостью и достоинством, что у лорда Нельвиля на глаза навернулись слезы; он сам подивился своей чувствительности, но ему почудилось, что окруженная почетом и блеском Коринна молит взглядом о помощи, о помощи друга, без чего не может обойтись ни одна женщина, как бы высоко ни вознесла ее судьба; он подумал о том, как было бы сладостно служить опорою той, которая нуждается в защите лишь потому, что от природы она нежна и добра».
Коринна умеет элегантно и изящно признать власть любимого мужчины над собой, как она это делает, исполняя народный танец на балу.
«В неаполитанском танце есть момент, когда дама опускается на колени, а кавалер кружится над нею и не только как господин, но и как победитель. Как была хороша, как была величава в это мгновение Коринна! Как царственна была она коленопреклоненная! И когда она вскочила и ударила в свой легкий кимвал (античный музыкальный инструмент, представляющий собой небольшую бронзовую тарелку, посреди которой прикреплялся ремень или веревка для надевания на правую руку. Кимвал ударяли о другой кимвал, надетый на левую руку — Е. П.), то казалось, что ей, упоенной радостью жизни, молодостью и красотой, никто не был нужен для полноты счастья. Но, увы! Это было не так! Однако Освальд этого боялся и испускал вздохи, любуясь Коринной, словно успех ее их разлучил. В конце танца уже кавалер падает на колени, а дама танцует вокруг него. Коринна в это мгновенье превзошла самое себя: она так легко кружилась, что ее ножки в тонких башмачках летали по полу с быстротою молнии; а когда она одною рукой потрясала тамбурином над головой, а другою — сделала знак графу д’Амальфи подняться, все мужчины были готовы броситься, подобно ему, перед ней на колени».
Но лорд Нельвиль понимает, что это «признание» — всего лишь иллюзия. На самом деле дух Коринны, ее гений свободны, ими нельзя обладать, даже будучи ее любовником или мужем.
«Он убедился, как велико и неоспоримо ее истинное превосходство над общепринятыми нормами морали. Но он хорошо понимал также, что Коринна не слабая и робкая женщина, которую смущает все, что выходит за пределы ее семейных привязанностей и семейного долга, одним словом, совсем не та женщина, какую он мысленно избрал себе в подруги жизни; к этому идеалу скорее приближался образ двенадцатилетней Люсиль, но кто же мог сравниться с Коринной? Можно ли применять обычные законы к женщине, одаренной столькими достоинствами, талантом и тонкой чувствительностью? Коринна, конечно, была чудом природы, но разве не было чудом то, что подобная женщина остановила свое внимание на нем? И каково же ее настоящее имя? каково ее прошлое? на что решится она, когда он признается ей в своем желании навек соединить свою судьбу с ее судьбой? Все это тонуло во мраке неизвестности, и, хотя Освальд, увлеченный Коринной, готов был жениться на ней, мысль о том, что жизнь ее не во всем была безупречной и отец его, безусловно, осудил бы этот брак, снова приводила его в смятение и погружала в мучительную тревогу».
Конец предсказуем: после четырехсот страниц метаний Освальд все же выбирает добродетельную Люсиль (которая оказывается младшей сестрой Коринны) и сочетается с ней законным браком, а Коринна умирает в Италии от любовной тоски. Невозможность «простого женского счастья» для нее так же невыносима, как для обычной женщины, не блещущей умом и талантами.
В 1812 году мадам де Сталь побывала в России, захваченной наполеоновскими войсками, и написала о своих впечатлениях в книге «Десять лет изгнания». Эти мемуары были не слишком доброжелательно встречены в России, так как их сочли недостаточно комплиментарными. Анонимный рецензент из «Сына Отечества» упрекал француженку в «ветреном легкомыслии, отсутствии наблюдательности и совершенном неведении местности» и писал, что «робкая душа нашей барыни» не позволила ей узнать суровые прелести России. Анонима одернул А. С. Пушкин, написав: «О сей барыне должно было говорить языком вежливым образованного человека. Эту барыню удостоил Наполеон гонения, монархи доверенности, Байрон своей дружбы, Европа своего уважения, а г. А. М. журнальной статейки не весьма острой и весьма неприличной. Уважен хочешь быть, умей других уважить». Как отметил поэт, «взгляд быстрый и проницательный, замечания разительные по своей новости и истине, благодарность и доброжелательство, водившие пером сочинительницы, — все приносит честь уму и чувствам необыкновенной женщины».
Пушкин знал, о чем говорил: проза мадам де Сталь быстро завоевала популярность в России. Приятельницу поэта Зинаиду Волконскую, хозяйку одного из литературных салонов, в знак уважения к ее талантам прозвали «северной Коринной». И она была не единственной русской женщиной, удостоившейся этого имени.
В середине XIX века, а точнее в 1848 году, еще одна русская поэтесса написала:
Вы ожидали, что Коринной Я вдохновенной вам явлюсь, И вечной песнью, песнью длинной Назло ушам вооружусь. Вы думали, — своею славой Гордится женщина-поэт, И горькой, гибельной отравы В ее блестящей чаше нет? Вы думали, что стих мой страстный Легко, шутя достался мне, И что не куплен он в борьбе, Борьбе мучительной, ужасной? Вы думали — от жизни много Улыбок насчитала я? О дети, дети!.. Слава богу, Что вы не поняли меня!.. Нет, — не Коринна перед вами С ее торжественным венцом, А сердце, полное слезами, Кому страданья мир знаком!Эти строки принадлежат перу Евдокии Ростопчиной. Она родилась и жила в XIX столетии — золотом веке русской культуры. Она принадлежала к высшему слою русской аристократии. В ее жизни были и слава, и большая любовь — пусть недолгая. Ей посвятил стихи Лермонтов. Она получила в дар от Жуковского тетрадь Пушкина с таким напутствием: «Посылаю вам, Графиня, на память книгу, которая может иметь для Вас некоторую цену. Она принадлежала Пушкину; он приготовил ее для новых своих стихов и не успел написать ни одного; мне она досталась из рук смерти, я начал ее; то, что в ней найдете, не напечатано нигде. Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения». Она была долгие годы своеобразным эталоном «новой женщины» — не светской пустышкой, не записной кокеткой, а образованной женщиной, поэтессой, хозяйкой литературного салона.