Петербургский пленник
Шрифт:
"А где это я вообще?" - появилась мутная мысль. Кое-как поводив головой влево-вправо, Дмитрий Николаевич осознал, что находится вовсе не в своем комфортном номере, а в узкой комнатушке, на узкой койке, под тонким одеялом, накрытым сверху пальто - вроде бы его собственным. Напротив, у стены стоит диван, на котором лежит смутно знакомая женская шубейка. "Что, Варенькина? А где она сама?"
Ответ не заставил себя ждать: дверь в комнатку тихонько отворилась, впустив Варю (одетую уже в свое коричневое дорожное платье) со стеклянным кувшином в руках, наполненным какой-то жидкостью. Она повернула
– Варя!
– хрипло произнес Лазарев.
– Дай, ради бога, попить чего-нибудь....
– Вот я как раз несу Вам капустный рассол. Мне дала его Елена Георгиевна, жена ротмистра Бахметьева, с друзьями которого Вы полночи здесь пели и пили.
– О-ох, как хорошо! Спасибо тебе, Варенька. А еще, прости, ты не подскажешь, где здесь находится туалет?
– Под кроватью стоит ночной горшок, с крышкой. Я выйду на десять минут, и Вы сможете одеться....
– Так мы тут гуляли?
– уже бодрее спросил у вновь вошедшей Вари примарафетившийся Лазарев.
– Что-то такое припоминаю.... А где наши оркестранты?
– Они вчера уехали последним поездом....
– А ты, бедная, осталась.... Побоялась бросить меня среди этих буянов?
– И не зря! Знаете, сколько раз я их за руки хватала? То они маску с Вас снять тянулись, то грозились убить на дуэли, причем по очереди....
– А к тебе что, не тянулись?
– Еще как! Но со мной не забалуешь, я с детства таких охальников научилась отваживать!
– Еще раз спасибо. И прости, что втянул тебя в этакое приключение....
– Я не в обиде. Хоть немного отплатила Вам за мое теперешнее счастье: петь такие песни и перестать нуждаться в деньгах....
– Ты что-то о поклонниках забыла, которые тебя цветами засыпают....
– А на что они мне? Я ведь их не знаю и потому боюсь. Мне достаточно нашего круга, да двух подружек из театра.
– Но девушки, как известно, должны выходить замуж. А в твоем круге из женихов только Алексей - если не считать альтиста Гришеньку.
– Одного вполне достаточно. Хотя я теперь девушка финансово независимая и могу просто жить в свое удовольствие. И любить того, кто мне по сердцу....
– То есть Алексей у тебя уже на коротком поводке?
– гнул свою линию Лазарев.
– Он ходит вокруг меня как петух, надеясь, что стопчет, - вдруг твердо сказала Варя.
– Но петух есть петух: добьется своего и тотчас побежит искать других курочек. К тому же я не курочка, а ближе к утке: мне летать хочется....
– Гадкий утенок....
– пробормотал Дмитрий Николаевич и спохватился: - Это из сказки датского писателя Андерсена. Знаешь такую?
– Не-ет, - недоуменно сдвинула бровки Варенька.
– Я и про писателя такого не слышала....
– Ну, тогда слушай....
В гостинице Большой Северной Лазарева на входе перехватила Екатерина Александровна.
– Боже мой, Дмитрий Николаевич!
– всплеснула она руками.
– Что с Вами сотворили эти гусары?
– Что - не помню, но жить оставили, - слабо пошутил гульливый шансонье.
– Варя была всю ночь с Вами?
– блеснул огонек в глазах Галченковой, который показался Лазареву ревнивым.
– Да, в роли охранницы. Иначе бы не выжил.
– Где же она?
– Поехала домой, - повел плечом Лазарев.
– Она помнит, что должна сегодня петь с Алексеем?
– Ну, она-то не пила. Значит, помнит....
– Много денег подзашибли?
– не удержалась от лишнего вопроса хозяйка.
– Не считал. Они у Вари....
– У Вари, значит.... Ну, ну....
И будущая княгиня Вачнадзе (Лазарев воспринимал ее только так), вконец раздосадованная, стремительно удалилась от развратного и тупого горлодера.
Глава девятая, в которой герой знакомится с женой одного издателя и любовницей другого
Наконец этот день настал: Дмитрий Николаевич решился идти со своей рукописью в журнал "Современник". Перед выходом из обжитого гостиничного номера он открыл первую страницу и перечел:
Лазарев Д.Н.
Все периоды и фазы Второй французской революции (1848-1852 г. г.)
(реферат монографии К. Г. Маркса "18 брюмера Луи-Бонапарта")
Со времени начала революции 1848 г. во Франции прошло около 13 лет, но русское, да и все европейские общества до сих пор не имеют ясного представления о ее ходе, приведшем, как и в первой революции, к узурпации власти диктатором. Вышло, впрочем, немало работ, посвященным этим событиям, в том числе едко-язвительная "Наполеон Малый" Виктора Гюго и героически-апологическая "Государственный переворот" Прудона, но воссоздать все ее периоды и фазы, обусловленные борьбой различных партий и стоящих за ними социальных слоев общества удалось, на мой взгляд, только набирающему все большую известность немецкому публицисту и экономисту Карлу Г. Марксу. Его небольшая по объему работа "18 брюмера Луи-Бонапарта" была написана в 1852 г по заказу американского издателя И. Вейдемейера для его нью-йоркского журнала "Die Revolution" и издана пока только там (в количестве 1000 экз).
В начале монографии Маркс цитирует Гегеля "все великие исторические события и личности появляются, как правило, дважды", но прибавляет от себя "первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса". Метко сказано! В доказательство он приводит деятелей второй и первой французской революций: Коссидьер вместо Дантона, Луи Блан вместо Робеспьера, Луи Бонапарт (племянник) вместо Наполеона Бонапарта (своего дяди). Я от себя добавил бы Нерона вместо Цезаря, безвольного Людовика 15 вместо деспотичного Людовика 14, а в России Павла 1 вместо Петра 1....
Спустившись глазами к концу реферата, Лазарев перечел справку, данную им по поводу личности Карла Маркса:
Карл Генрих Маркс (р. в 1818 г. в г. Трир, Рейнланд-Пфальц, обучался в университетах Бонна и Берлина, был редактором газет Рейнской и Ново-Рейнской (в Кельне) и "Немецко-французского ежегодника" (в Париже), занимался публицистикой в Брюсселе, сейчас разрабатывает новую экономическую теорию в Лондоне. Основные труды:
1) Die heilige Familie oder Kritik der kritischen Kritik (Gegen Bruno Bauer) - den Fridrich Engels und Karl Marx. Frankfurt a. M., 1845