Петербургский сыск, 1870–1874
Шрифт:
Степанов, оказавшийся станционным служителем, был небольшого роста, с чёрной щетиной на лице и маленькими бегающими глазками, словно нашкодил, и теперь не знает, куда спрятать взгляд. И лицо, немного одутловатое, и трясущиеся руки, как отметил Путилин, говорили о бессонной ночи, в течение которой выпито служителем было немало. Степанов вскочил со стула, когда исправник и начальник сыскной полиции вошли в служебное помещение.
Иван Дмитриевич внимательно осмотрел служителя с головы до ног, отметив, что не взирая на нездоровый вид, форменная одежда выглажена, без единого
Степанов от пристального взгляда незнакомого господина, в котором он признал большого начальника, сконфузился и как—то даже в росте стал меньше, чувствуя себя виноватым, не понятно за что и украдкой бросал взгляды на мужчину в летах, облаченном в статский костюм, Путилин понял, что это начальник станции и в его присутствии Степанов правды не скажет.
– Константин Николаевич, – Путилин повернул голову к исправнику, – для пользы дела мне хотелось бы поговорить с господином Степановым, тет—о—тет, в приватной, так сказать, обстановке, – и глазами указал на начальника станции.
Константин Николаевич понятливо улыбнулся.
– Не вижу препятствий, Селиван, – крикнул Колмаков. – проводи господина Путилина в залу для гостей.
– Следуйте за мной, – перед Путилиным, словно из воздуха, появился полицейский, держа руку на эфесе сабли.
Исправник подтолкнул Степанова, мол, иди за петербургским гостем.
Зала для ожидающих поезда гостей оказалось небольшой, но светлой, с большими до пола окнами и удобной изящной мебелью. В этот час была пуста. Кресла и диваны с хрупкими на вид ножками не внушали доверия.
– Разрешите идти? – Полицейский приложил руку к головному убору.
– Да, ступай. голубчик, – вроде бы рассеяно произнёс Путилин, но взгляд цепко наблюдал за служащим станции.
Иван Дмитриевич прошёлся по зале, подошёл к окну, отодвинув в сторону белую невесомую гардину, выглянул на улицу, потом резко обернулся и долгим взором посмотрел на Степанова, который и так чувствовал себя неуютно, а здесь вообще оробел.
– Прошу, – наконец произнёс начальник сыскной полиции и указал рукой на одно из кресел.
– Я постою, – Степанов вцепился в фуражку, как утопающий за подвернувшуюся под руку доску.
– Присаживайся, – и Путилин опустился на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на спинку, – в ногах правды нет.
– Я…
– Садись. – повысил голос Иван Дмитриевич и служащий станции не стал противиться, присел так, чтобы в любую секунду готовым вскочить, – итак, любезный, как твоё имя—отчество?
– Иван Иваныч, – совсем тихо пробормотал Степанов.
– Иван Иваныч, значит, – Путилин знал, как разговаривать с такими людьми, занимающими должность без чина, поначалу немного строго, чтобы тот почувствовал неудобство, а уж потом можно вытаскивать маленького человека из раковины, в которой тот прячется, – меня можешь звать Иваном Дмитриевичем.
– Да как я смею, – и впервые, как вошли в залу, поднял взгляд на Путилина.
– Давно служишь на станции?
– На этой с первого дня.
– А до этого?
– В Петербурге при Варшавском вокзале.
– Отчего сюда переехал?
– У меня семейство, а здесь жалование почти на треть выше.
– Понятно. Значит, в этих краях всех знаешь?
– Не то, чтобы всех, но знаю, вот Его Высочеств…
– Об Их Высочествах поговорим позднее. А теперь меня больше интересует, не встречал ли убитого ранее? – Вопрос был задан с умыслом, Путилин и так знал, что Иван Иваныч не мог разглядеть убитого, тем более голова с порезанным лицом найдена в другом месте.
– Я, как споткнулся об…
– Тело, – подсказал Иван Дмитриевич.
– Так точно, – торопливо произнёс Степанов, – тело. Сперва не понял, что это, а как склонился над ним, так сердце едва из груди не выскочило, пока бежал.
– Скажи, а часто ты той дорогой ходишь?
– Нет, – и прикусил губу.
– Говори, братец, – в голосе Путилина звучали участливые нотки, которые переросли в настойчивые, – все одно разузнаю, уж лучше от тебя.
– Я там хожу, когда меня в гости иной раз заносит.
– Вчера вечером и был такой день.
– Совершенно верно.
– Выкладывай на чистоту, что это я должен из тебя всякое слово тянуть клещами.
– Здесь неподалёку вдова живёт, вот я грешен, к ней и похаживаю.
– В прошлый раз, когда был?
– С неделю будет.
– Почему так рано на службу шёл?
Степанов покраснел и снова упёрся взглядом в пол.
– Ну?
– Полаялись мы, – выдавил из себя Иван Иванович, – слово за слово, вот я и хлопнул дверью.
– Верхнее платье она привела в порядок?
– Она, – Степанов погладил рукой по колену, – хозяйственная она.
– А что семья? – Иван Иваныч обиженно засопел. – Да, не моё это дело в семейных делах разбираться, – успокоил его Путилин, – мои мысли более занимает убиенный. Значит, ничего добавить к делу не можешь?
Степанов неопределённо пожал плечами.
– Так—так, а кто этой дорогою ещё ходит?
– Не знаю, – задумался служащий, – там сколько живу, никого не встречал.
– Понятно, а как тело обнаружил?
– Да как, – удивился вопросу Иван Иваныч, вроде бы уже сказал, – полаялись, я оделся, домой идти поздно, так я сразу на станцию, ведь все одно утром на службу.
– Много выпил?
– Достаточно, – и Степанов спохватился, что себя выдал.
– Давай далее, как я сказал, меня больше занимает другое.
– Иду я, ругаюсь в пол голоса, не обращаю ни на что внимания, будто с Клавкой говорю, – бросил быстрый взгляд на Путилина, имя вылетело вдовы, – споткнулся и упал, вот и брючину вымазал, – он показал рукой на пятно на колене, – когда поднялся, зажег спичку. Белое тело и без головы, меня такой испуг охватил, в миг вся хмель из головы вылетела, что я не разбирая дороги и не беспокоясь, что могу упасть, побежал на станцию, предупредить о теле. Вот и все.