Петербуржский ковчег
Шрифт:
Дабы гость мог нескучно скоротать время, секретарь предложил Аполлону чаю. Аполлон выразил согласие, и молодой человек удалился сделать распоряжение.
Оставшись в гостиной один, Аполлон прошелся от стены до стены, стараясь унять волнение, какое охватило его, едва он вошел в этот дом; Аполлона все не оставляла мысль, что Милодора, любимая его Милодора, свет очей... находится сейчас где-то здесь же, под одной с ним крышей, и, быть может, уже знает, ей доложили, что Аполлон пришел... Но волнение, наоборот, еще более усилилось. Аполлон пробовал занять свое внимание чем-нибудь, заставлял себя разглядывать портреты, что были развешаны на стенах, приковывал свой взор к книгам в шкафах — настоящим фолиантам в сафьяне с золотым тиснением (в другое время он бы от этих шкафов не отходил), — однако ничего не мог с собой поделать; его все смущала полубезумная мысль, что вот-вот откроются двери и в гостиную войдет Милодора...
О, желанный миг!...
Как Милодора выглядит сейчас? Сильно ли изменилась?.. Как она вообще относится к нему — любит ли?..
Двери вдруг, и правда, отворились, и вошла с подносом хорошенькая служанка. На подносе были чай и вазочка с печеньем и миндальным орехом. Глаза Аполлона, которые секунду назад вспыхнули, теперь опять погасли. Он обдумывал новое ощущение: будто все, кого он встретил в этом доме, его хорошо знали, хотя он был здесь впервые: швейцар в дверях изменился в лице при его появлении, седовласый мажордом, с которым Аполлон столкнулся на лестнице, был чрезвычайно любезен, однако не мог скрыть удивления в глазах, у секретаря глаза были тревожные, будто он знал цель посещения Аполлона, а служанка вот... смущена...
Секретарь больше не являлся, предоставив посетителя самому себе, и Аполлон взялся за чашку. Однако ему не пришлось томиться здесь означенные полчаса. Он едва отхлебнул чаю, как ощутил неким шестым чувством, что в комнате уже не один. Аполлон поставил чашку на столик и в волнении оглянулся...
Граф... старый граф неслышными шагами входил в гостиную из-за портьеры, за которой, судя по всему, скрывалась дверца в кабинет.
Аполлон поднялся поприветствовать графа, но тот жестом велел ему сидеть. Любезностей хозяин дома не расточал; пожалуй, наоборот, он был достаточно холоден в обращении, чтобы это было замечено Аполлоном.
Сам граф не садился: возможно, демонстрируя этим, что прием гостя продолжительным не будет. Заложив руки за спину, граф остановился у камина. Молчание графа было весьма значительным — таким, что человек пылкого воображения, вроде Аполлона, мог надумать в своих фантазиях что угодно, даже самое худшее.
И Аполлон не скрывал все возрастающей тревоги.
Бросив на Аполлона несколько быстрых изучающих взглядов, граф сказал:
— Я знал, молодой человек, что вы придете однажды...
— Где Милодора, скажите? — едва вымолвил Аполлон. — Не посвящайте меня в подробности. Их я знаю достаточно. Скажите только, где Милодора?..— Успокойтесь, с госпожой Шмидт не случилось большей беды, чем случилось, — голос графа был глухим и бесцветным. — Она жива и здорова и даже, насколько я ее знаю, полна новых замыслов... она видит свое будущее на поприще литературы... Впрочем, я думаю, она сама вам все скажет...
— Она здесь?.. — в волнении прошептал Аполлон.
Граф улыбнулся только краешками губ:
— Вот для вас письмо от нее, — в руках графа чудесным образом оказался серый незапечатанный конверт.
Аполлон порывисто вскочил со стула, но вовремя справился с волнением. Он подошел к старому графу и, как величайшую драгоценность, взял у него из рук письмо Милодоры.
Граф продолжал:
— Когда вы прочитаете письмо, обдумайте все в спокойном состоянии духа. Бойтесь делать скоропалительные выводы — это мой вам совет. Никогда не спешите относить кого бы то ни было к своим недругам или друзьям. Всегда помните о том, что на поведение, на поступки наши оказывают большее влияние обстоятельства, нежели добрые свойства нашей натуры. Вспомните себя, не удивляйтесь мне...
— Я не увижу ее сегодня?
— Нет, сударь... — граф вздохнул. — Увы, я не могу вам уделить больше ни минуты. Меня ждут неотложные государственные дела. Порядок — есть порядок, не обессудьте... Но мы встретимся с вами еще как-нибудь; настанут лучшие времена... — уже уходя за портьеру, он добавил: — Если у вас возникнут вопросы, — на каминной полке колокольчик... Мой секретарь будет к вашим услугам...
С этими словами граф исчез.
Аполлон дрожащими руками достал из конверта сложенный вчетверо листок и, забыв обо всем, жадными глазами припал к написанному... Судорожно вздохнул, удерживая готовые хлынуть слезы. «Господи! Да славится имя твое в веках!...» Строчки прыгали перед глазами... Это был почерк Милодоры...
У Аполлона закружилась голова: ведь он держал сейчас тот листок, к которому прикасалась нежная рука Милодоры, счастливому взору его предстали строки, выведенные этой рукой и продиктованные не иначе ее сердцем...
Подавив волнение, Аполлон принялся читать...
«Господи! Да славится имя твое в веках!...
Тот кошмар закончился, и у меня появилась возможность, мне позволили... написать Вам... Ах, как я понимаю, в каком Вы состоянии все это время были, ведь Вы, мой сердечный друг, похоронили меня!... Когда мне рассказывали очевидцы о проявлениях Вашего горя, я, поверьте, страдала не менее Вас, но ничего не могла поделать, не имела права подать Вам какой-нибудь знак — сохранение полной тайны было непреложным условием моего спасения. Слишком многим рисковали люди, которые... Впрочем не о всем я могу писать и в письме, какое передаст вам граф; жизнь полна неожиданностей, и кто знает, в чьи руки написанное мною может попасть...
Зато я могу написать о другом...
Я люблю Вас, мой милый, мой хороший, мой добросердечный, мой прекраснодушный Аполлон. Я только о Вас и думаю, родной мой... Вы грезились мне там... И образ Ваш поддерживал меня во всех испытаниях... Вы грезитесь мне и теперь. Вы будто стоите со мной рядом, и пламя свечи, которое сейчас трепещет, — трепещет от вашего дыхания. А у меня замирает сердце... Я многие годы жизни без раздумья отдала бы сейчас, чтобы только оказаться с вами рядом и остальные годы провести вместе, ни на минуту не разлучаясь...
О Господи! Неужели такое возможно? Неужели существуют на свете счастливые возлюбленные, которые могут всю жизнь не разлучаться, которым на пути ни один недоброжелатель не готовит тернии?..
Милый друг мой! Когда Вы получите это письмо, я, возможно, буду уже очень далеко. У меня нет достаточно времени даже для того, чтобы написать письмо поподробней. Вот-вот войдет в комнату человек из прислуги и доложит, что экипаж готов. А предстоит мне дальняя дорога... Но знайте, что сердце мое с Вами рядом; знайте также, что живу я только ожиданием нашей встречи, которая, смею надеяться (и денно, и нощно молю о том Всевышнего), не за горами.