Петля для губернатора
Шрифт:
Короткий сон немного освежил его. Глеб вернулся на свое место в тамбуре и сел нарочно неудобно, чтобы снова не задремать. Всхлипывания за стеной постепенно прекратились, и в палате снова стало тихо, как в могиле.
Со своего места Глеб видел лежавшее на полу комнаты косое пятно света от горевшего во дворе прожектора, замысловато разрисованное узорчатой тенью решетки. Край этого пятна ложился на угол топчана, освещая изголовье пустой постели. Не вставая, Слепой проверил” как лежит связанная из обрывков простыней и заскорузлых кусков бинта веревка.
Веревку не удалось как следует спрятать, но он очень надеялся на то, что прапорщик, придя по его душу, не обратит на веревку внимания. В конце концов, у него будет
Время, казалось, застыло на месте. Глеб знал, что звуконепроницаемая дверь не позволит ему услышать шаги убийцы, но невольно вслушивался в тишину до звона в ушах.
Постепенно ему начало казаться, что ночь никогда не кончится и он до скончания веков будет сидеть на одеяле в пустом тамбуре, сжимая в забинтованной руке свою дурацкую дубинку с болтом на конце, вслушиваться в безмолвие и изучать косую тень решетки, неподвижно лежащую на полу. Он уже мог с закрытыми глазами нарисовать эту тень, не пропустив ни одного завитка, а ночь длилась, и ему предстояло смотреть на изгибы и окружности этого смертельно надоевшего узора год за годом, век за веком…
Потом к нему пришел полковник Малахов – сердитый, румяный с мороза, почему-то в шинели и припорошенной снегом каракулевой папахе с темно-синим верхом. На плечах у него тускло поблескивали большие полковничьи звезды, и два ряда пуговиц на парадной шинели сияли в темноте, как маленькие солнца. “Почему ты не позвонил Ирине? – сердито спросил полковник. – Она волнуется и не дает мне жизни, а ты разлегся на полу с забинтованной физиономией и думаешь, что удачно спрятался”. – “Как я могу ей позвонить? – возмутился Глеб. – Здесь нет телефона, как видите”. – “А вентиляционная отдушина? – тоже возмутился полковник. – И не притворяйся, что ничего не знаешь. Ведь Ирина там, а ты спишь, как сурок!"
Глеб хотел было объяснить, что это вовсе не та Ирина, что Ирина в соседней палате – вовсе не его жена, а дочь губернатора, и замужем она за одним неприятным типом по прозвищу Упырь, но тут до него дошло, что Малахов прав в главном: он спит и видит сны. Сделав такое открытие, Глеб немедленно проснулся и широко открыл глаза.
В первый момент он решил, что его уже прикончили, потому что, открыв глаза, не увидел ровным счетом ничего.
Он рванулся, бок пронзила острая боль, и все моментально встало на свои места: оказалось, что, пока он спал, повязка немного сбилась, и бинт сполз ему на глаза. Глеб поспешно устранил неисправность и сразу же увидел все тот же злосчастный квадрат света и узорчатую тень оконной решетки. Ему захотелось выругаться, но он промолчал: женщина в соседней палате могла его услышать. “Надо будет ее оттуда вытащить, – подумал Глеб. – И вообще, похоже на то, что с этой бандой придется разобраться. Малахов не любит самодеятельности, но он не сможет наказать меня за то, о чем не узнает”.
Он вспомнил свой сон и невольно улыбнулся. Ему ни разу не привелось увидеть полковника Малахова в парадной форме, и теперь ему казалось, что это весьма забавное зрелище. Внешний вид был любимым козырем полковника: людям, впервые имевшим дело с Малаховым, он неизменно казался простоватым увальнем, мужиковатым и недалеким. Когда наконец выяснялось, что это далеко не так, бывало, как правило, уже поздно. Все это, насколько было известно Глебу, ничуть не мешало подчиненным полковника зубоскалить над ним как заочно, так и прямо в глаза. Самым странным, по мнению Глеба, во всем этом было то, что при полном, казалось бы, отсутствии дисциплины и субординации отдел, возглавляемый Малаховым, работал как швейцарские часы.
С Малахова мысли Глеба вполне естественным образом переместились на Ирину. Думать об Ирине было гораздо приятнее, чем размышлять о том, что задумал Упырь и насколько его высокопоставленный тесть в курсе страшненьких
Ночь тянулась, а убийца все не приходил. Глеб думал об Ирине, о полковнике Малахове и о сотне других людей, явлений и предметов – он ждал, как ждал уже много раз в своей жизни, коротая в раздумьях бесконечные ночные часы.
Он знал, что дождется и будет действовать четко и безошибочно, как хорошо отлаженный боевой робот, несмотря на боль в боку и временами возвращающиеся приступы головокружения.
Между делом он подумал, что полночь наверняка давно уже наступила, и прикинул, какое сегодня может быть число. Оказалось, что до наступления Нового года остались считанные дни, и более того, наступивший день тоже был праздником. Глеб невольно усмехнулся: по его подсчетам выходило, что сегодня – день работников госбезопасности, праздник, общий для него, полковника Малахова и человека по кличке Упырь.
Небо все еще оставалось непроглядно-черным, но Глеб чувствовал, что утро вот-вот наступит. Он удивился: похоже было на то, что хозяева этой комфортабельной тюрьмы решили подарить ему еще одни сутки жизни. В тот самый миг, когда он уже готов был поверить в это, тихо щелкнул язычок электрического замка, и входная дверь начала осторожно открываться.
Глеб понял, что дождался, и осторожно лег на бок, нелепо растопырив забинтованные руки, поджав под себя ноги и согнувшись почти пополам.
Иван Алексеевич в последнее время спал плохо, а сегодняшняя ночь вообще могла претендовать на место в Книге рекордов Гиннесса по количеству просмотренных губернатором поганых кошмаров. Едва ли не каждые полчаса он просыпался в холодном поту, пил воду и снова проваливался в неспокойный сон. При каждом пробуждении его посещала мысль о том, что, возможно, не стоит больше пытаться заснуть, но спать и видеть кошмары было все-таки легче, чем слоняться по огромному пустому дому и непрерывно думать о том, правильно ли он поступил, заточив родную дочь в палате с мягкими стенами и замком, который отпирается только снаружи.
Теперь, когда на Губанова пала тень подозрения, необходимость подобных действий в отношении Ирины уже не казалась губернатору такой бесспорной. Пожалуй, это больше отвечало интересам Алексея, чем Ирины или самого Бородина. Пожалуй, чертов прохвост с его вечной похабной ухмылкой и глазами на заднице обвел-таки его вокруг пальца и сделал все по-своему. И похожий на бородатый спиннинг главврач, и этот носатый прораб – люди Алексея.
Теперь губернатору было понятно, с какой целью это было сделано, и он отложил трудный разговор с зятем только потому, что хотел повести его, вооружившись фактами. Если факты окажутся достаточно серьезными, разговор будет коротким: достаточно будет просто поставить негодяя в известность о том, что все материалы по этому делу переданы в прокуратуру. Черт с ней, с карьерой. Зато никто не сможет утверждать, что сумел безнаказанно обмануть Ивана Алексеевича Бородича. И потом, это дело может помочь ему набрать дополнительные очки: честный губернатор, который не пожалел упрятать за решетку родного зятя, узнав о растрате казенных денег, – это такая же редкость, как голубой жираф. Да избиратели на руках его будут носить, если уж на то пошло…
Он усилием воли отгонял эти полубредовые ночные мысли и заставлял себя уснуть – только для того, чтобы через полчаса снова сесть в постели, обливаясь холодным потом и прижимая ладонью колотящееся, готовое выскочить из груди сердце.
Телефонный звонок раздался в начале шестого утра.
Губернатор с облегчением вынырнул из липкой пучины очередного путаного кошмара и первым делом взглянул на светящийся дисплей старенького электронного будильника.
Было пять ноль семь. Телефон звонил с тупым упорством, и как-то сразу стало ясно, что человек на том конце провода твердо намерен дозвониться, чего бы это ему ни стоило.