Петля времени
Шрифт:
Я долго не мог понять смысла всего происходящего, потом пришёл к мысли, что сие действо проводится в память того знаменательного дня, когда человеком было сказано первое слово – «бабу бы». Наверное, именно в тот момент он стал человеком – говорящим существом. И началась история гомо сапиенс, человека разумного. Верно говорят, что в основе всего лежит любовь. Тут – любовь к женщине…
Питекантропы давно вымерли, но я тактично даже не намекал на сие. А они этого не знали и не только чудесно выглядели, но и нахально наслаждались жизнью. Были моменты, когда и я откровенно подражал им в этом, упивался простым и весьма здоровым образом жизни, ибо оказался в древности, которая ещё оставалась по-настоящему молодой: мир был очень юн, ибо только-только начиналась заря человечества. Природа являлась действительно природой, а не окружающей средой. Свежий, ядрёный воздух, казалось, можно было резать кусками, каждый вдох пьянил хмельной брагой.
Правда, этот мир был открыт настежь бешенству жизненных ветров, в нём имелось множество опасностей, но ты являлся хозяином своей судьбы, от тебя самого зависела твоя участь. Это в «цивилизованной» жизни ты мог написать заявление кому-нибудь, а то и анонимку, и надеяться, что кто-то за тебя всё сделает, «примет меры». Здесь же нужно было просто взять желаемое и после суметь его отстоять с оружием в руках. Кто смел, тот и съел! А если нет, то пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу: тебе не помогут ни званья, ни чины, ни деньги. Справедливость была первобытной, но – справедливостью.
Поначалу, признаюсь, я пребывал в иллюзиях, что смогу совершенно изменить уклад жизни питекантропов, так сказать, окультурить их. Но прогрессиста из меня не вышло. Не только смастерить радио, телевизор или компьютер, но я не мог самостоятельно выковать даже и гвоздя. Я не знал, где мне сыскать железную руду – да хоть ходи я прямо по ней, не смог бы догадаться, что это именно она. А ежели бы кто ткнул меня носом в неё, то я совершенно не представлял себе, как выплавить железо. Спросить же было совершенно не у кого, как вы, несомненно, догадываетесь.
Точно так же я не мог сделать стекло, бумагу, чернила, а уж о пластмассах и говорить нечего. Не знал я и состава пороха… И так во всём: о чём ни вспоминал из того, что окружало меня в Самаре в двадцать первом веке, – ничего сделать не мог. У меня просто руки опустились.
Попытался просветить некоторых питекантропов и сообщил им, что земля круглая. Они хмыкнули, поглядели вокруг и ехидно вопросили: где именно я вижу эту круглизну? Понял, что потерпел неудачу, нового Гераклита из меня не вышло. Пришлось согласиться. Правда, напоследок я упрямо буркнул, что земля – плоская, но толстая.
После нескольких неудачных попыток я смастерил неплохой лук, как мне казалось, и начал практиковаться в стрельбе по цели. Попутно приглядывался к жизни тукотумов.
Возглавлял племя тот самый рыжебородый, которого звали Бя-Кой. В попытках заручиться его расположением я с помощью Буб-Яна, умевшего обрабатывать древесину, изготовил вождю велосипед. Так что могу считать себя его изобретателем, пусть другие даже и не претендуют на эту славу. Не описать трудов, которые я потратил на изготовление этого самоката. Понятно, настоящих круглых колёс изготовить не смог, был несказанно рад, что удалось сделать хоть квадратные. Вождь проехал немного на велосипеде, квадратные колёса то поднимали его, то бросали вниз. Скоро у него заболело седалище. Он страшно разгневался, принялся осыпать автора нелестными эпитетами, но вдруг осознал, что у него прошли боли в пояснице. Бя-ка расцеловал меня от радости и вечером на ужине поделился со мной деликатесом – копчёными мозолями с пятки мамонта. С тех пор он всегда ублажал свой радикулит ездой на велосипеде с квадратными колёсами.
Всеми охотниками командовал глыбообразный Бум-Бум, увы, с ним мы не поладили, о чём расскажу в своё время.
Особенно близко я сошёлся с одним меланхоличного вида мужичком по имени Ть-Фу. Он был коренастым, весьма среднего роста, имел импозантную внешность донельзя грязного и растрёпанного философа. За всё время пребывания в племени я ни разу не слышал его смеха, даже улыбался Ть-Фу крайне редко, и то всегда с ехидцей. В общем, это был неисправимый скептик.
Раз я зашёл поутру к Ть-Фу. Он ещё спал, отчаянно храпя так, что своды пещеры содрогались и грозили обвалом. У входа в пещеру его грудастая жена По-Па трясла шакальи шкуры. От них клубами летела пыль, будто дым из костра, и солнечные лучи путались в ней, словно мухи в паутине.
Я пнул Ть-Фу под рёбра. Он прекратил храпеть, приоткрыл один глаз и оценивающе посмотрел на меня, словно раздумывая: встать или подремать ещё немного? После лениво раскрыл и свой второй глаз. Приподнялся на локте и повёл глазами вокруг.
Конец ознакомительного фрагмента.